никакого внимания на протесты Симеона. Раздосадованные болгары немедленно начали вторжение, захватив империю врасплох. За каких-то несколько недель они захватили Фракию и начали грабежи. К несчастью для Льва, все его войска были заняты войной на Востоке, поэтому он прибег к испытанному способу и созвал союзников, чтобы они постояли за него. Византийские посланники поспешно отправились к мадьярам — воинственному племени, жившему к востоку от Болгарии — и предложили им ударить в тыл болгарам. У зажатого в клеши Симеона не было иного выбора, кроме как отказаться от своих планов и просить о мире. Лев отправил своих посланников, чтобы составить условия договора, и отправился разбираться с арабами, уверенный, что наказанные болгары усвоили урок.
Может, Лев и был доволен своей работой, но Симеон не намеревался мириться с таким положением вещей. Император его перехитрил, но болгарский хан был способным учеником и быстро перенял византийскую тактику. Когда последний византийский отряд скрылся с глаз, отправившись по дороге в Константинополь, он обратился к собственным союзникам — печенегам, тюркскому племени, которое находилось в кровной вражде с мадьярами. Атакованные со всех сторон, мадьяры были вынуждены просить мира, позволив Симеону снова беспрепятственно вторгнуться во Фракию. [136] Византийская армия безуспешно пыталась сопротивляться, но была быстро разбита, и Льву пришлось заключить унизительный и дорогостоящий мир.
Император плохо справился с ситуацией и тогда, когда Таормина — последний византийский оплот на Сицилии — была завоевана мусульманами в 902 году. Казалось, что империя снова близка к прежнему положению слабой и бессильной. К счастью для Льва, его военачальники сберегли его военную репутацию на Востоке, где оказывали постоянное давление на распадающийся халифат. В следующие десять лет произошел новый всплеск активности: византийские армии изгнали мусульман из Западной Армении[137], уничтожили арабский флот и дошли до самого Евфрата. Разумеется, случались и редкие неудачи. Масштабная морская экспедиция по завоеванию Крита закончилась неудачей, а в 904 году землетрясение сравняло с землей стены Фессалоник — второго по важности города в империи. Его жители в спешке бросились чинить стены, но прежде чем работа была закончена, прибыл арабский флот, и сарацины ворвались в незащищенный город. Целую неделю мусульмане грабили Фессалоники, убили всех старых и больных, а остальных пленников отвезли на свои оживленные невольничьи рынки. За разграбление Фессалоник византийские армии отомстили в следующем году, превратив арабский город Таре в груду дымящихся руин, но немногие в Константинополе обратили на это внимание. Вся столица была захвачена перипетиями личной жизни императора.
Лев никогда не был по-настоящему счастлив с женщиной, на которой Василий вынудил его жениться, когда он был подростком, и обрел утешение в объятиях своей давней любовницы Зои. Не удивительно, что императорская чета не смогла произвести наследника, и когда в 898 году императрица умерла, Лев радостно призвал Зою в столицу. Имелось небольшое препятствие в виде мужа Зои, но тот умер очень вовремя, и двое любовников поспешно поженились. Однако счастье их продлилось недолго: подарив мужу дочь, Зоя умерла от горячки после всего двух лет замужества. Лев был раздавлен горем. Не только его любовь покинула его — он так и не смог обзавестись наследником, и последствия этого были поистине ужасны. Его брат Александр был к тому времени безнадежным распутником, совершенно не способным продолжить род, и смерть Льва означала бы конец династии. Казалось, что империя обречена на все ужасы гражданской войны.
Третьи браки — по крайней мере на Востоке — строго запрещались церковью, но поскольку на кону стояло будущее империи, патриарх неохотно вынес решение, позволяющее Льву выбрать другую жену.[138] Он избрал поразительно красивую женщину по имени Евдокия, и спустя год она забеременела. Придворные астрологи уверили императора, что это будет мальчик, и он был вне себя от радости, когда их предсказания оказались верными. Но оказалось, что несчастья буквально преследуют Льва VI: его смущенные подданные могли только покачать головами, когда Евдокия скончалась при родах, а ребенок умер спустя несколько дней. Теперь каноническое право нельзя было нарушить так просто.
Лев оказался в затруднительном положении. Он отчаялся произвести сына, но сам же он и кодифицировал закон, запрещающие множественные браки. Глубоко сожалея о громоподобных проповедях, которые он обращал против тех, кто «погряз в разврате» четвертого брачного союза, Лев осторожно прозондировал позицию нового патриарха, Николая — но получил суровый ответ, что четвертый брак будет «хуже, чем прелюбодеяние». Решив, что это как раз тот случай, когда он может совершить небольшое прелюбодеяние, он нашел себе удивительно красивую любовницу по имени Зоя Карбонопсина.[139]
Лев был изобретательным человеком и знал, что при небольшом давлении он скорее всего сможет договориться о другом браке, но поскольку это несомненно был его последний шанс, не был смысла что-то предпринимать, пока она не родит сына. Зоя забеременела, и обрадованный император перевел ее в особые дворцовые покои. Украшенные порфировыми колоннами и увешанные пурпурными шелками — цвет, предназначенный исключительно для императоров — эти покои назывались Порфирными или Багряными. Только дети императоров могли рождаться в ней, и с того дня сын Льва мог носить гордое прозвище
Лев наконец получил наследника, но поскольку он не был женат, мальчик был незаконнорожденным, и никакое хитроумное именование не могло этого изменить. Несмотря на весь окружающий его пурпур, Константин VII был некрещеным — как ни парадоксально, крещение ребенка, рожденного в четвертом браке, особо запрещалось теми самыми законами, что кодифицировал сам Лев. Если император не сможет сделать Константина признанным при жизни, все его усилия пропадут впустую, а империя будет обречена на конфликты вокруг престолонаследования. Обратившись к патриарху Николаю, Лев приложил все возможные усилия, горячими мольбами и толикой шантажа сумев добиться соглашения: он прогонит Зою из дворца и обязуется больше никогда с ней не видеться — а в обмен Николай окрестит Константина в Софийском соборе.
Зоя быстро собрала свои вещи, была проведена должная церемония, но Лев не собирался выполнять свою часть сделки. Спустя три дня после крещения Зоя тайно вернулась во дворец, и услужливый капеллан обвенчал ее с императором.
Когда вести о поступке Льва стали известны, в церкви разгорелись яростные споры. Разъяренный патриарх отказался признать этот брак и запер двери, когда император попытался войти в Софийский собор. Впрочем, Лев снова перехитрил своих противников. Когда церковные двери захлопнулись перед его лицом, он спокойно вернулся во дворец и обратился с письмом к папе. Он был хорошо осведомлен, что на варварском Западе, где смерть была слишком привычным событием, важные церковные деятели придерживались более прагматичных взглядов на вдовцов и повторное вступление в брак. Более того, мудро обратившись к папе, когда его собственный патриарх во всеуслышание заявил о своей позиции, Лев дал понтифику прекрасную возможность укрепить папское верховенство. Папа, справедливо полагал он, не упустит такой возможности.
Вооруженный сдержанным одобрением папы, Лев действовал быстро. Патриарха арестовали по обвинению в заговоре и вынудили подписать акт отречения от сана. На замену ему Лев выбрал мягкого человека, который в принципе возражал против женитьбы, но готов был разрешить ее в конкретном случае в обмен на соответствующие уступки. Льву предстояло сделать публичное заявление об осуждении четвертых браков и до конца жизни входить в церковь как кающемуся грешнику, униженно стоя во время всех служб, на которых он присутствовал. Император был счастлив принять эти условия. В этот раз он сдержал свое слово, и церковь неохотно согласилась с его браком. Его сын, Константин VII, теперь был законнорожденным и признавался таковым в глазах всей империи. Спустя два года маленький мальчик был коронован в качестве соимператора, и лицо его появилось на монетах отца. Лев сделал все возможное, чтобы обеспечить мирную передачу власти.
Император прожил еще четыре года и после последней попытки вернуть власть над Критом 2 мая 912 года умер в своей постели. Он никогда не был великим военачальником — по правде говоря, он вообще никогда не водил войско в бой, — но благодаря своим кодексам законов оставил империю гораздо более
