Наконец гигантский красный шар оторвался от моря, похожий на раскаленный пузырь, с каждой секундой уменьшающийся в размерах. На какое-то мгновение Маттиа подумал о вращательном движении звезд и планет и о том, что солнце, независимо от того, смотрит он на него или нет, по вечерам всегда будет опускаться в море, а утром всегда будет вставать из него. Всего лишь механика, всего лишь соотношение центростремительных и центробежных сил, уравновешивавших друг друга, всего лишь траектория, которая могла быть только такой и никакой иной.

Постепенно краски смягчились, и на фоне других оттенков стал проступать светло-голубой утренний цвет. Он окрасил собою сначала море, а потом и все небо. Маттиа подул на онемевшие от соленого ветра руки и сунул их в карманы. В одном из них он нащупал что-то и достал сложенную вдвое записку. Это был телефон Нади. Он сверил по памяти череду чисел и улыбнулся, потом подождал, пока погаснет на горизонте последняя фиолетовая вспышка, и сквозь легкий туман пешком направился к дому.

Его родителям рассвет понравился бы. Пожалуй, он как-нибудь привезет их сюда, чтобы показать его, а потом они прогуляются в порт и перекусят там бутербродами с лососем. Он объяснит им, как все это происходит, как длина волн смешивается, образуя белый цвет. Еще он расскажет о спектрах поглощения и эмиссии, и они будут кивать, не понимая.

Холодный утренний воздух забирался под куртку, но Маттиа это даже нравилось. От воздуха пахло свежестью. Еще немного, и его ждет душ, чашка горячего чаю и день, похожий на другие, и ему больше ничего не нужно.

Тем же утром, несколькими часами позже, Аличе подняла жалюзи. Сухой шелест пластика действовал на нее успокаивающе. Солнце за окном стояло уже высоко.

Вытащив из стопки первый попавшийся диск, она вставила его в щель дисковода. Захотелось немного шума, чтобы очистить воздух, и она повернула ручку громкости до упора. Фабио пришел бы в бешенство. Она улыбнулась, представив, как он, выставив вперед подбородок, произносит ее имя, стараясь перекричать музыку и делая долгое и сильное ударение на «и».

Сняв постельное белье с кровати, она бросила его в угол. Достала из шкафа чистое. Посмотрела, как, вздувшись, простыня медленно опускается на матрас.

Дэмиен Райе слегка охрип, пока дошел до слов «Oh coz nothing is lost, it's just frozen in frost..»[20].

Потом она долго стояла под душем, подставив лицо под струю, оделась и нанесла легкий, почти незаметный макияж.

Музыка давно уже умолкла, но она даже не заметила этого. Вышла из дому и села в машину.

Недалеко от фотостудии она свернула в сторону. Опоздает немного, но это неважно. Машину она направила к парку, где Маттиа рассказал ей все, остановила на том же месте и выключила мотор. Ей казалось, с тех пор ничего не изменилось. Она помнила все, каждую мелочь, за исключением разве что решетчатой ограды из светлого дерева, которая теперь окружала лужайку.

Слегка прихрамывая, она направилась к деревьям. Еще влажная после ночной прохлады трава поскрипывала под ногами, на ветвях распускалась свежая листва. Неподалеку играли дети. Они сидели на той скамье, где когда-то осталась Микела. На столе пирамидой громоздились жестяные банки. Дети разговаривали громко, и один из них особенно энергично жестикулировал, явно изображая кого-то.

Аличе приблизилась, прислушиваясь к обрывкам фраз, но еще прежде, чем дети заметили ее, свернула к реке. С тех пор как мэрия решила оставлять плотину открытой в течение всего года, река обмелела. Ложе ее тут и там покрывали продолговатые лужи, вода в них казалась застывшей, словно забытой, никому не нужной в этом месте. В воскресенье, в жаркие дни, люди приносили сюда из дома шезлонги и загорали, скорее, по привычке. Дно реки устилали белые камни и тонкий желтоватый песок, а на берегу росла высокая трава, доходившая Аличе почти до колен.

Осторожно, проверяя каждый шаг, чтобы не провалиться, она прошла по высохшему руслу до воды. Впереди виднелся мост, а за ним — Альпы, которые в такой ясный день, как этот, казались совсем близкими. Только самые высокие вершины еще укрывал снег.

Аличе опустилась на сухую речную отмель и легла, вытянувшись во весь рост. Больная нога поблагодарила ее за это и расслабилась. Крупные камни кололи спину, но она не двинулась с места. Закрыла глаза и попробовала представить вокруг себя воду. Подумала о Микеле, сидевшей на берегу, вспомнила ее круглое лицо на газетном снимке; лицо теперь отражалось в серебристой воде.

Она представила, как Микела упала в воду, и никто ничего не слышал. Намокшая ледяная одежда тянула ее ко дну, на поверхности воды плавали, словно водоросли, ее волосы…

Она представила, как Микела мучительно барахтается, глотая холодную воду, но потом ее движения постепенно обрели плавность, руки начали работать согласованно, большими взмахами, ноги стали двигаться синхронно, словно плавники, голова потянулась кверху, где еще был виден дневной свет…

Она представила, как Микела выбралась на поверхность и вздохнула наконец, и мысленным взором проследила, как течение повлекло ее на новое место. Влекло всю ночь, к самому морю…

Когда Аличе открыла глаза, небо было таким же голубым и сияющим, без единого облачка.

Маттиа был далеко. Фабио тоже. Река текла с тихим, сонливым шелестом. Она вспомнила, как лежала на склоне горы, погребенная под снегом. Подумала об удивительной тишине, окружавшей ее. Теперь тоже, как и тогда, никто не знал, где она. Теперь тоже никто не придет. Но она больше не собирается ждать.

Она улыбнулась чистому небу. Не без труда, но смогла подняться сама.

Эта книга не увидела бы свет без помощи Раффаэллы Лопс.

Благодарю также Антонио Франкини, Джоя Терекиева, Марио Дезиати, Джулию Икино, Лауру Черутти, Чечилию Джордано, моих родителей, Джорджию Мила, Роберто Кастелло, Эмилиано Амато, Пьетро Гросси и Неллу Ре Ребауденго.

Каждый из них знает, за что.

Skipass — абонемент для пользования подъемником. — Здесь и далее примеч. пер.

Соответствует российскому сорок шестому.