Это не значит, что он обязательно блефует, хотя и это достаточно часто случается. Вудро Вильсон, Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль в очень большой мере были нарциссическими личностями, яо у них были реальные политические достижения. Правда, эти заслуги не были столь велики, чтобы обеспечить чувство надежности и самооправдания. Впрочем, и нарциссизм не был у них такого масштаба, как, например, у Гитлера. Этим объясняется то, что Черчилль довольно спокойно перенес поражение на выборах 1948 г., и так же, я думаю, повел бы себя и Рузвельт, если бы он потерпел провал. Другое дело Гитлер и Сталин. Гитлеру было легче умереть, чем смириться с поражением. У Сталина в первые недели войны 1941 г. явно начался психический кризис, а в последние годы жизни, когда он расплодил вокруг себя врагов и, вероятно, больше не чувствовал себя «отцом народов», у него проявился явный параноидальный синдром.

Что и требовалось доказать (лат.). – Прим. ред

Зато некоторые исследователи, напротив, очень ловко доказывают, что в человеческих отношениях мирное сотрудничество является столь же естественной и фундаментальной тенденцией, как и борьба, а войну рассматривают в основном как психологическую проблему.

Когда я закончил эту часть рукописи, я получил материалы 27-го Конгресса международного психоаналитического общества, проходившего в Вене (1971), где я обнаружил новые подходы к проблеме войн. Д-р Мичерлих сказал, что история «выбросит на помойку все ваши теории», если психоанализ не сумеет повернуться в сторону социальных проблем. «Я боюсь, – сказал он далее, – что никто не станет принимать нас всерьез, если мы будем по-прежнему утверждать, будто война – это убийство сыновей и начинается она из-за того, что отцы ненавидят своих сыновей и желают их смерти. Мы должны создать теорию, объясняющую групповое поведение; теорию, которая сумеет связать это поведение с социальными конфликтами, которые активизируют стремление индивидов. На самом деле психоаналитики предпринимали попытки такого рода еще в 30-е гг., что и приводило время от времени к их исключению из психоаналитического общества (под разными предлогами)». В заключение конгресса Анна Фрейд официально признала, что эти новые «подходы» имеют право на существование; при этом она осторожно заметила: «Нам следует подождать с формулировкой теории агрессии, пока мы не накопили достаточно много клинических данных о происхождении агрессивности». (Обе цитаты из парижского издания «Геральд Трибюн» от 29 и 31 июля 1971 г.)

О войне 1914–1918 гг. написано так много, что даже сокращенная библиография заняла бы несколько страниц. Самыми основательными исследованиями причин первой мировой войны я считаю работы двух видных историков: Г. Халлгартева и Ф. Фишера.

Не стоит преувеличивать значение этого фактора. Пример Швейцарии, Бельгии, Голландии и Скандинавских стран показывает, что жажда приключений вовсе не является толчком, основанием для начала войны, если только стране не угрожает нападение извне, а правительство не видит причин для объявления войны.

Для этой ситуации примечателен тот факт, что в международных соглашениях о содержании военнопленных все державы подписали пункт, запрещающий властям с помощью пропаганды настраивать военнопленных против их собственных правительств. Короче, все согласились, что каждое правительство имеет право убить солдат враждующей стороны, но не имеет права делать из них революционеров.

Некоторые из этих проблем уже обсуждалась на страницах моих работ «Здоровое общество» и «Революция надежды».

Эта тема подробно рассмотрена Фроммом в книге «Революция надежды». Там же описаны возможные пути реорганизации всей общественной системы США.

Исключение составляли стоики Греции, которые ратовали за равенство всех людей, а также гуманисты Ренессанса, такие как Эразм, Томас Мор и Хуан Луис Вивес.

Здесь приведены .идеи Дарвина в обобщенном виде, как они сформулированы у Симпсона.