Три месяца Фред провел в тюрьме. «Само собой, - сказал он, - Джулия не получала денег». У него их попросту не было. Но несколько писем он ей написал.

– Она любила получать от меня письма. Я писал: идет война, гуляй, милая, в свое удовольствие. Это была самая большая ошибка в моей жизни. Она пустилась во вcе тяжкие, нашла себе парня. И научил ее этому я сам.

Джон смутно помнит дни, проведенные им в семействе Стенли. Фред плавал, за ним присматривала мать; в то время ему было около четырех лет.

– Однажды дед взял меня погулять на Пир-Хед [Прибрежный район Ливерпуля]. Я был в новых башмаках, которые мне ужасно жали. Дед перочинным ножом разрезал задники, и тогда мне стало удобно.

Из рассказов матери у Джона сложилось впечатление, будто было и такое время, когда они с Фредом жили счастливо.

– Она часто вспоминала, как им было весело вместе. Фред, наверное, неплохо пел. Он присылал нам программы судовых концертов, в которых значилось и его имя, - он пел «Begin the Beguine».

Джулия, если послушать ее сестру, тоже только и делала, что пела.

– Она была веселая, остроумная, выдумщица, - говорит Мими. - Никогда не принимала ничего всерьез. Жизнь была для нее игрой. Она совершенно не разбиралась в людях, а если и раскусит кого, так поздно. Не она находила грех, - грех находил ее.

Джулия переехала к своему новому другу, Фред опять ушел в море, а Джон поселился у Мими. Во время одного из отпусков Фред решил навестить Джона.

– Я позвонил из Саутгемптона и побеседовал с Джоном по телефону. Ему было около пяти. Мы поговорили о том, кем он будет, когда вырастет, еще о чем-то. Английский у него был великолепный. Услышав его небрежную речь много лет спустя, я сразу понял: выпендривается.

Фред примчался в Ливерпуль, изнывая, как он говорил, от тоски по Джону, и явился к Мими.

– Не поехать ли нам в Блэкпул, - предложил я Джону, - порезвиться на пляже? Джон согласился. Я попросил разрешения у Мими. Она сказала, что не может отказать. И мы с Джоном уехали в Блэкпул, чтобы больше не возвращаться.

Вместе с пятилетним сыном Фред провел в Блэкпуле несколько недель в обществе своего друга.

– Тогда у меня было полно денег. После войны дела шли лучше некуда. Я спекулировал, привозил чулки для черного рынка. Думаю, они там в Блэкпуле до сих пор торгуют моим товаром.

Друг, с которым они жили в Блэкпуле, собирался переселиться в Новую Зеландию. Фред решил присоединиться к нему. Все уже было готово к отъезду, когда в дверях возникла Джулия.

– Она заявила, что хочет забрать Джона. Теперь у нее есть свой дом, хоть и небольшой, но уютный, и она желает, чтобы Джон жил с ней. Я сказал, что страшно привык к Джону за это время и хочу взять его с собой в Новую Зеландию. Неужели она больше совсем меня не любит? Почему бы ей не поехать со мной? Не начать ли нам все сначала? Она сказала: нет. Все, что ей надо, - это Джон. В результате мы поругались, и я решил: пусть Джон выбирает сам.

Я позвал его. Он прибежал, взобрался ко мне на колени, прижался и спросил, когда она уйдет. Пусть уходит. Я сказал: нет, ты должен решить, с кем ты хочешь остаться, с ней или со мной. Он сказал: «С тобой». Джулия спросила его об этом еще раз, но Джон снова сказал, что со мной.

Джулия пошла к двери и была уже почти на улице, когда Джон бросился ей вдогонку. Тогда я видел и слышал его в последний раз, пока мне не сказали, что он стал «Битлом».

Джон вернулся в Ливерпуль с Джулией, но тетушка Мими решительно потребовала, чтобы Джон жил у нее. Джон, Мими и ее муж Джордж поселились втроем в принадлежавшей им половине дома на Менлов- авеню, Вултон, Ливерпуль.

– Я никогда не заговаривала с Джоном о родителях, - рассказывает Мими. - Старалась оградить его от переживаний. Может быть, я беспокоилась чересчур сильно. Не знаю. Мне хотелось, чтобы он был счастлив. Джон благодарен Мими за все, что она для него сделала. - Она была удивительно добра ко мне. Постоянно волновалась, беспокоилась обо мне, без конца напоминала родителям, чтобы они думали обо мне, чтобы они как следует заботились о ребенке. Так как они ей доверяли, то в конце концов позволили ей забрать меня.

Джон переселился к тете Мими. Она любила его как сына. Была достаточно строгой, не баловала, но ни разу не ударила, ни разу не крикнула. Телесные наказания и брань она считала родительскими слабостями. Самое страшное наказание состояло в том, чтобы не замечать Джона.

– Он не выносил этого. «Мими, это же я, почему ты меня не замечаешь?» - приставал он. Мими не мешала развитию его индивидуальности. - Наша семья славилась индивидуальностями. Мама никогда не соблюдала условностей, и я тоже. Мама не носила обручального кольца, и я не ношу.

Если Джону хотелось побаловаться, к его услугам был дядя Джордж - слабое звено в воспитательной системе Мими. Дядя Джордж держал торговлю мясом и молоком.

– Я то и дело находила под подушкой Джорджа записочки от Джона: «Дорогой Джордж, пожалуйста, выкупай меня сегодня ты, а не Мими». Или: «Дорогой Джордж, возьми меня в «Вултон Пикчерз» [«Woolton Pictures» - название кинотеатра (англ.)].

Мими позволяла Джону два развлечения в год: зимой - посещение рождественской пантомимы в ливерпульском театре «Эмпайр» и летом - поход на диснеевский фильм. Существовали, однако, и другие удовольствия, правда меньшего масштаба. Такие, как участие в большом пикнике, который местный детский дом Армии спасения устраивал каждое лето.

Едва заслышав звуки оркестра Армии спасения, Джон начинал подпрыгивать и кричать: «Мими, скорей! Мы опоздаем!»

Учился Джон в начальной школе в Довдейле. - Директор школы мистер Эванс говорил мне, что этому мальчику палец в рот не клади. Он может все, но только если захочет. Ничего обязательного он делать не желает.

Спустя пять месяцев Джон уже читал и писал, ему помогал дядя Джордж. Правда, правописание Джона всегда нас смешило. «Ветрянка», например, превращалась у него в «ветреницу». Однажды он поехал на каникулы к моей сестре в Эдинбург и прислал оттуда открытку: «Финансы поют романсы». Я храню ее до сих пор.

Мими хотела провожать Джона в школу, но он не позволил. На третий день он заявил, что Мими устраивает из него посмешище и чтобы она больше не появлялась. Так что ей приходилось тайком красться вслед за ним на расстоянии не менее двадцати ярдов, чтобы убедиться, что с мальчиком все в порядке.

Из песен Джон больше всего любил «Let Him Go, Let Him Талу» и «Wee Willy Winkie». У него был хороший голос. Он часто пел в хоре церкви святого Петра в Вултоне. Джон регулярно посещал воскресную школу и в пятнадцать лет сам захотел конфирмоваться. Он рос верующим, хотя ему никогда не навязывали религию.

До четырнадцати лет Мими давала ему на карманные расходы всего пять шиллингов в неделю.

– Я хотела, чтобы он узнал цену деньгам, но все оказалось бесполезно. Чтобы раздобыть еще денег, Джон должен был заработать их, помогая в саду. Он отлынивал до последнего. Наконец мы слышали, как он с яростью отворял дверь сарая, вытаскивал оттуда газонокосилку и носился со скоростью шестьдесят миль в час по клочку газона, а потом врывался за деньгами. Но они никогда не имели для него значения. Он сорил ими направо и налево.

В семь лет Джон начал писать небольшие книжки. Мими хранит их до сих пор. Первые выпуски назывались «Спорт. Скорость. С картинками. Изданы и иллюстрированы Дж.У. Ленноном». В книжках были анекдоты, карикатуры, рисунки, фото звезд футбола и кино. Джон сочинял истории с продолжением и в конце каждый раз писал: «Если вам понравилось, милости просим через неделю, будет еще интереснее».

– Я обожал «Алису в Стране чудес» и рисовал всех действующих лиц. Писал стихи вроде «Джебберуоки» [Джебберуоки - сказочное чудовище, персонаж детского шуточного стихотворения-«абракадабры»]

Я становился то Алисой, то «Просто» Уильямом [Персонаж рассказов Ричмела Кромптона о непослушном и очень смешном мальчике]. Сам придумывал истории Уильяма, в которых участвовал. Когда я начал писать серьезные стихи, со всякими там переживаниями, то стал изменять почерк, писал