Тедди покорно позволила полицейским сопровождать ее в отель, выписала чек за проживание и перебралась в другую гостиницу. Организаторы турнира не сочли нужным перенести финальный матч. Вечером Тедди должна была играть с Сабатини или отказаться от борьбы.
Когда ее номер был тщательно проверен саперами, Тедди осталась одна. Она разделась и только теперь с ужасом заметила, что ее блузка и шорты забрызганы кровью Мануэля. К горлу подступил спазм. Она еле успела добежать до ванной.
В конце концов она заставила себя подойти к телефону и позвонить жене Мануэля, Кэти Муньос. Полиция уже известила ее о гибели мужа. Кэти не могла говорить, ее душили рыдания.
— Я сделаю для тебя, что смогу, — пообещала Тедди, с трудом произнося слова. — Сегодня же позвоню своему агенту, Рассу Остранду, и мы учредим фонд памяти Мануэля. Он это заслужил.
Она повесила трубку, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы хоть немного успокоиться, и позвонила Жаку в Бразилию. Но когда на другом конце провода раздался его голос, выдержка снова ей изменила:
— Жак, произошла ужасная трагедия! Убит Мануэль, мой спарринг-партнер, но бомба предназначалась мне!
— Я знаю. По телевидению уже показали репортаж. Я сразу бросился тебе звонить, но в отеле ответили, что ты выехала.
Тедди рассказала Жаку обо всем, что случилось в этот день. Он не скрывал своего ужаса.
Тедди умолкла в нерешительности.
— Я немедленно вылетаю, чтобы быть с тобой, — воскликнул Жак.
— Ни в коем случае, — слабо возразила Тедди. — А как же гонки?
— К началу заездов успею вернуться. Тедди, — у Жака дрогнул голос, — я боюсь за тебя.
В финале Тедди проиграла. Она не смогла оправиться после трагедии с Мануэлем. Сабатини была в прекрасной форме. Ее мощные удары приносили ей очко за очком. Но когда Тедди уходила с корта, зрители поднялись со своих мест и принялись скандировать ее имя. Все знали, что утром она заглянула в лицо смерти. Сабатини обняла ее за плечи.
У входа в раздевалку Тедди попала в кольцо репортеров. Со всех сторон к ней тянулись микрофоны.
— Мануэль был прекрасным теннисистом, — сказала она. — Он оставался моим надежным другом на протяжении восьми лет. Сейчас мой поверенный в делах занимается созданием фонда Мануэля Муньоса. Я сделаю все возможное, чтобы помочь его семье. Полиция Нью-Йорка ведет расследование.
— Тедди! Тедди! Кто теперь будет вашим спарринг-партнером? Кто возьмет на себя обязанности вашего тренера?
— Пока не могу точно сказать, — ответила Тедди, стараясь говорить ровно.
— Тедди, мы тебя любим! — выкрикнул чей-то голос.
— Мы с тобой!
У нее потекли слезы.
Прямо с самолета Жак помчался к Тедди в отель, хотя было только пять часов утра.
— Жак… Жак… — она бросилась ему на шею.
Его лицо и руки покрывал глубокий загар.
— Тедди. — Жак, казалось, волновался не меньше, чем она. — В самолете все время крутили новости. Я несколько раз просмотрел эту кошмарную видеозапись.
Они долго стояли обнявшись.
— Не могу поверить, — хрипло прошептал Жак. — Ты цела и невредима, Тедди. Слава Богу. Ты не представляешь, что я пережил.
Он крепче прижал ее к себе. Они опустились на кровать.
— Хочу просто чувствовать, что ты со мной, — вырвалось у него. — Больше мне ничего не нужно.
Жак нежно гладил ее по голове, время от времени вытирая с ее лица слезы.
— Если бы ты погибла, я бы тоже не стал жить, — шепнул он.
— Мне так тебя не хватало, — сквозь рыдания проговорила Тедди.
— Я тоже не находил себе места.
— А Джамайка говорит, что я все выдумала.
— Тедди, родная, никому не верь. Ты ничего не выдумала. Вот я, рядом с тобой, живой, настоящий.
Жак сорвал с себя одежду; Тедди всем своим существом устремилась ему навстречу, осязая упругую плотность его мышц. Сейчас в целом мире остались только они двое. Их тела двигались в такт. Волны наслаждения захлестнули их почти одновременно.
— Боже мой, ведь я мог тебя потерять, — сказал Жак, уткнувшись ей в плечо. — В Аргентине… Тедди, я никому не рассказывал… машина, на которой я выехал на трассу, потерпела аварию. Это был шок. Мне всегда казалось, что со мной такого не может быть. Я чудом не сгорел заживо. Потом я уговорил товарищей по команде и наших соперников держать язык за зубами, но боюсь, что эта история все-таки просочится в газеты.
— О Жак, — выдавила Тедди.
— Раньше я считал, что гонки — моя судьба. Теперь у меня не осталось такой уверенности. Может быть, надо попробовать себя в другом деле.
Тедди понимала, как трудно далось ему это признание.
В предрассветных сумерках она испытала незнакомое ощущение надежности и покоя. Предчувствие не обмануло: Жак полюбил ее, пусть даже он сам себе в этом еще не признался.
Любовь пришла к ним обоим. Что же дальше?
Жак держал в объятиях задремавшую Тедди. Прислушиваясь к ее ровному дыханию, он не мог отделаться от страшных мыслей.
Выходит, Никки Скурос — убийца? Неужели он нанял киллера? С него станется. А может быть, убийства организовал совсем другой человек? Кто станет следующей жертвой? Кому выгодно затянуть петлю вокруг княжеской семьи? Загнать Генриха в угол? Вынудить его ослабить государственную политику? Или даже отречься от престола? Но в чью пользу? Остается предположить одно…
— Жак, не могу поверить, что ты здесь, — сквозь сон шепнула Тедди.
Он улыбнулся и осторожно поцеловал ее. Было уже десять часов.
Тедди натянула трикотажный джемпер и расчесала волосы. В утреннем свете ее загорелая кожа излучала золотистый блеск.
— Сегодня ты отдохнешь в отеле, — распорядился Жак, — а я пойду в полицию, мне надо кое-что выяснить.
— Без меня ты никуда не пойдешь, — сказала Тедди, продолжая одеваться. — Это Америка, Жак. Здесь женщины не прячутся за мужскую спину.
В полиции их встретили более чем сдержанно, но Жак связался с госдепартаментом в Вашингтоне и, используя дипломатические каналы, добился своего. Им даже разрешили взглянуть на фотографии разрушенного взрывом гаража Омара Фаида. Тедди содрогнулась при виде этих снимков.
— Муньос тоже погиб от взрыва пластиковой бомбы, ваше высочество, — сказал лейтенант Пирсэнт, переводя взгляд с Жака на Тедди и обратно. — В обоих случаях поработали профессионалы — они действовали наверняка.
— Понимаю.
— Как вы считаете, кому было бы выгодно убрать их обоих — сперва Фаида, а затем Тедди Уорнер?
