— Мне тоже. Жалко Дженни. «А мне и ее, и тебя!»

— Он признался в убийстве?

— Нет. Он признал лишь минимальную ответственность за то, что, по его словам, произошло случайно. Якобы идея забраться в лодочный сарай принадлежала Дженни. Оказывается, двенадцатилетняя девочка не давала ему проходу с самого Рождества и наконец умудрилась соблазнить его в тот день в январе. Единственная вина, признанная за собой Брэндоном Кристиансоном, заключалась в мгновенном помутнении рассудка, вызванном неконтролируемым выбросом гормонов. Он заявил, что Дженни погибла случайно, из-за ошибки, допущенной ими в сексуальной игре, начатой по обоюдному согласию.

— Но это же издевательство…

— Да. Совершенно верно.

— Это ведь не сошло ему с рук! — «Ну, пожалуйста, скажи, что он сполна заплатил за содеянное с Дженни, с Лоренсом, с тобой!» — Ведь правда?

— Все зависит от точки зрения. Во всяком случае, он все еще жив.

— Но его посадили? — продолжала настаивать Гален. — Вы же рассказали полицейским, что это было заранее спланированное убийство!

— Брэндона посадили, но не по моему свидетельству. Тогда я вообще никому не посмел рассказать о своих предчувствиях. Да и кто стал бы прислушиваться к словам девятилетнего мальчишки, не находившего себе места от вины?

— От вины?! — Потому как не сумел сразу распознать свой проклятый талант, который не умеет контролировать даже сейчас? За то, что ребенком не постиг дьявольского коварства, способности тьмы устроить логово даже в самом светлом и прекрасном? — Но вам не в чем себя винить!

— Так же как и вам, — тихо возразил Лукас, — в том, что Марк вынудил вас бросить Джулию и Винни, даже не попрощавшись. И тем не менее вы не можете отделаться от чувства вины. Так часто случается с жертвами преступлений. Фрэн с Марианной тоже корили себя за то, что отпустили Дженни вдвоем с Брэндоном, хотя она действительно захотела пойти именно с ним. А Лоренс… ну, я и сам толком не знаю, каким образом он винит в ее гибели себя. И все же это так. Все чувствуют себя виновными. Все — кроме Брэндона.

— Но ведь он все — таки попал в тюрьму!

— Да. И заметьте — без судебного процесса, безнадежно опозорившего бы их драгоценную династию. Клан так стремился избежать огласки и любого упоминания об убийстве в связи с фамилией Кристиансонов, что прокурор получил возможность потребовать максимальный срок.

— А убийство признали непредумышленным, — заключила Гален, опираясь на многолетнюю работу в «Судебных новостях». Она моментально прикинула про себя: в зависимости от штата, где проходил процесс, от личности судьи, от криминальной обстановки в целом, когда непредумышленные убийства случаются сплошь и рядом… — Сколько же он получил?

— Двадцать два года.

Да, немалый срок и суровая кара — если только не вспоминать об убитой девочке двенадцати лет. Или о тех, кто любил ее и остался жить.

А кроме того, существовала еще одна возможность, всегда и повсюду воспринимавшаяся родными жертвы как откровенная издевка. И Гален спросила:

— А когда он получил право на досрочное освобождение?

— Через девять с половиной лет.

Ей тут же вспомнился его рассказ про девятнадцатилетнего студента колледжа, злоупотреблявшего спиртным и наркотиками после вынужденного воздержания.

— На протяжении которых вы находились в закрытых мужских школах в Англии.

— Да. Почти все это время я провел там.

Хотя на самом деле Лукас обрек себя на добровольное заключение еще раньше, чем Брэндон оказался за решеткой, сразу же после гибели Дженни. И когда пришло время отплытия в Англию — а Елена устроила это, как только узнала про убийство, — с его стороны не было ни прошений о помиловании, ни попыток оправдаться. Лукас стал затворником в заведениях с самой суровой дисциплиной, которую он приветствовал, и с самым изысканным английским, так и не ставшим для него родным языком.

— Когда мне исполнилось семнадцать лет, я получил очень грустное письмо от Фрэн. Она прислала эту фотографию и сообщила, что вопрос о досрочном освобождении будет рассматриваться примерно через полтора года. Я и прежде подумывал о поступлении в юридический колледж, но только когда получил письмо, понял, как действительно — я этого хочу. И на предварительном слушании о досрочном освобождении впервые рассказал о предчувствии, посетившем меня за два дня до гибели Дженни. Все вышло как-то само собой: я вовсе не собирался откровенничать перед судьей, но слишком верил в то, что Брэндон не имеет права выходить на свободу. А это полностью противоречило общественному мнению. Все прошедшие годы он был образцовым заключенным, успел блестяще окончить колледж и даже где-то работал по специальности.

— Ну а вы — если не считать пьянства и прочих грехов — стали образцовым студентом.

— Вряд ли. — Ведь Лукас был нежеланным ребенком со всеми предпосылками для подсознательного стремления к саморазрушению; Такое наследство не в силах вытравить ни воспитание, ни дисциплина. — И все же по какой-то неведомой причине комиссия прислушалась к моим словам.

«Может быть, все дело было в твоей убежденности? Может, ты позволил комиссии увидеть, как танцевали у Дженни руки и ласково сверкали глаза?»

— И слушание отложили?

— Да. Следующее заседание назначили через год, когда в его жизни появилась Вивека. — Тут Лукас решил опустить рассказ о том, как она пыталась либо соблазнить его, либо отравить — лишь бы он пропустил заседание комиссии. До поры до времени, пока Женский Убийца разгуливает на свободе, им с Гален и Вивекой предстоит работать в одной команде. А если вспомнить, какое яростное неприятие вызвал у Гален рассказ о несостоявшемся аборте, на который с легкостью решилась его мать… — Для Брэндона это был очень знаменательный год, да и для меня тоже. Я впервые попытался сотрудничать с местной полицией, помогая им раскрыть преступление.

— Вы почувствовали убийцу?

— Да. И это дало возможность доказать комиссии, что все мои обвинения, выдвинутые год назад, являются правдой.

— Значит, Брэндон отсидел от звонка до звонка? «Благодаря тебе!»

— Да.

«Отсидел…» — эхом отдалось у нее в душе ее собственное слово. Дженни погибла ровно двадцать семь лет назад, а Брэндона осудили на двадцать два года. Значит, уже пять лет как он получил свободу.

— А когда вышел из тюрьмы?

— Его поведение продолжало оставаться безукоризненным. Он проводит время то в Марбелье, то в Гринвиче.

Марбелья — это хорошо, это безопасно, поскольку находится в Испании. Но Гринвич?..

— Он что же, живет в Коннектикуте? Так близко?

— Да. Но когда Брэндон появляется в фамильной резиденции в Коннектикуте, он выглядит весьма занятым сочинительством. Полагаю, это будет очередной бестселлер на духовную тему.

— Ох, не может быть! — Гален словно внезапно прозрела. — Так это он написал «Беседуя с Богом»?! — Брэндон Кристиансон, насильник и убийца малолетней Дженни, тот самый анонимный автор, которому хватило наглости избрать в качестве факсимиле тисненый золотой крест! — У меня нет слов. Он же… Так Брэндон и есть Женский Убийца?

— Я бы хотел, чтобы все было так просто, Гален. — Его серые глаза, полыхавшие жаждой мести, говорили сами за себя. — Но это не он.

— А вы уверены?

— Вполне. С середины декабря он отдыхает в Коста-дель-Соль. Брэндон приехал туда еще до того, как погибла Кей, и вплоть до убийства Марсии за ним был установлен негласный полицейский надзор.

— Но ведь он мог и скрыться от слежки! — настаивала Гален, внезапно почувствовав в себе такую же