Гален с облегчением перевела дух, и Лукас поднял на нее все такой же мрачный, суровый взор. Но это относилось не к ней. Не она стала причиной его гнева.
Однако было совершенно ясно: Лукас хочет узнать еще что-то. И ему нужна только правда. Правда от начала и до конца.
— А что, содержание такое же напыщенное?
— По-моему, да. Но это исключительно мое мнение. Книга уже несколько лет остается в списке бестселлеров, и даже самые придирчивые теологи дают ей чрезвычайно высокую оценку.
— Но вы с ними несогласны.
— Да.
— И тем не менее продолжаете ее читать.
— Да. Директор службы новостей на нашей студии, Вивека Блэр… ну, я полагаю, что с ней вы тоже знакомы…
— Я знаком с Вивекой. — «С кузиной Брэндона. С двоюродной сестрой этого психопата». — Она имеет какое-то отношение к этой книге?
— Она сама дала мне ее почитать. Сказала, что у нее наклевывается возможность раскопать имя автора и даже устроить с ним живое интервью в моем прямом эфире. Если я, конечно, захочу сделать это сама. Но честно говоря, мне этого не хочется.
— Не хочется?
— Нет.
Лукас словно оттаял и снова стал не более суровым, чем обычно. И все же Гален чувствовала себя неуютно, пока он снова не заговорил.
— Нам потребуется более просторное помещение.
— Нам? Нам?!
— Мне необходимо быть рядом, когда бы он ни позвонил.
— Но зачем?
— Потому что во время беседы с некоторыми из убийц — к сожалению, далеко не со всеми — я начинаю чувствовать всякие вещи.
— Вам передаются его эмоции? Его мысли?
— Иногда я чувствую его. — Его похоть, жажду крови…
— И тогда вы можете узнать, кто этот убийца?
— Я получаю обрывки из его чувств и воспоминаний, складываю их в мозаику со сведениями, полученными в ходе следствия, и иногда этого бывает достаточно, чтобы арестовать истинного убийцу.
Чувства? Воспоминания?
— А его самого вы не видите?
— Нет. — Лукас поколебался, но все же признался ей в том, о чем предпочитал не говорить никому: — Я оказываюсь как бы внутри его. — «Я оказываюсь внутри у самого Дьявола…»
До сих пор, в тех редчайших случаях, когда знакомым женщинам приоткрывалась хотя бы сотая часть правды о его удивительном даре, в ответ он получал оцепенелый взгляд до смерти испуганного кролика.
Но Гален, выслушав его слова, его признание в общении
— Нет, никогда. — «Потому что в душе у убийцы царит кромешный мрак. Мрак, перемежаемый алыми вспышками безумия».
— И теперь, — негромко продолжила Гален, — вы тоже надеетесь что-то почувствовать.
— Я уже убедился, что это возможно. — Ну, я полагаю, что это хорошо.
— Вы полагаете? — эхом откликнулся он. — Ну да. Во всяком случае, это должно быть хорошо для расследования. И для всего города. Хотя вряд ли это идет на пользу вам.
«Ничего, я выживу», — машинально подумал Лукас. Он знал, что справится. И все же тихо признался вслух:
— Мне это не на пользу.
Это было не только признание, но и предупреждение. Он хотел, чтобы это смешное, милое создание помнило: никому не пойдет на пользу попытка совать нос в его отношения с дьяволом, на которую до сих пор не решалась ни одна живая душа. Ни у кого не возникало такого желания, да Лукас бы и не позволил. Он щедро наделял любовниц своими неутомимыми ласками, своей жаркой страстью. Но не более того.
Впрочем, его любовницам хватало ума не лезть дальше положенного. Они и сами отлично чувствовали опасные границы мрачной бездны.
И только эта портниха из детских сказок — это воздушное видение из голубого и огненно-рыжего — выслушала его, не моргнув глазом и не подумав испугаться. Она лишь встревожилась… из-за него.
— У меня сложилось ощущение, что этот маньяк на редкость сильная личность, — продолжал Лукас свое признание-предупреждение. — Может быть, он окажется настолько силен, что мне будет достаточно просто прослушать запись.
— Но если вы услышите живую беседу — вероятность успеха будет больше?
— Да.
— Значит, нам необходимо… — «все время быть вместе?» — найти более просторное помещение?
— Оно уже найдено, — произнес Лукас, про себя, удивляясь, когда он успел принять такое решение. — Остается только позаботиться о том, чтобы до завтрашнего вечера вы переехали туда и перевели свой телефон.
— До ночи. Этот тип предпочитает самые темные часы.
— Тьма ему на руку. Если вы успеете закончить сборы, я мог бы перевезти ваши вещи прямо с утра.
— Хорошо. Утром мне как обычно идти на работу?
— Да.
— И я…
— Я слушаю. — Я не знаю, как мне одеться.
— Одеться?
— На работу. Что мне надеть и как убрать волосы? «Что мне надеть, Лукас?» — эхом зазвучали в его памяти похожие вопросы. Вопросы об одном и том же, но разные женщины задавали их по-разному. «Что вам нравится, лейтенант? Черный цвет? Или бронза? Короткая юбка в обтяжку? И скажи наконец, Лукас, как мне уложить волосы?» Какие же они были разные!
— Простите, я не совсем понял, что вас смущает?
— Вплоть до воскресенья я постоянно выглядела так, как положено ведущей. Это считалось лучшим вариантом, подходящим для Нью-Йорка. И никто не возражал.
— Даже вы?
— Ох… — вырвалось у Гален. Она растерянно пожала плечами, не зная, что сказать. — После воскресного репортажа я сдалась. Мне кажется важным ваше мнение о том… что сейчас будет более подходящим.
— Одевайтесь так, как вам нравится.
«Пусть твои кудри остаются на свободе, Гален Чандлер! Можешь не расставаться с варежками, голубым тренировочным костюмом и ярко-розовыми носками. А главное — ни в крем случае не забывай про свое бирюзовое пальто!»
— И, Гален, я бы хотел еще раз попросить вас не открывать двери посторонним.
— Я поняла.
Пожалуй, теперь все необходимое было сказано, но что-то еще не давало ему покоя. Примитивное, жестокое, сугубо мужское чувство собственника заставило его вкрадчиво добавить:
— Не открывайте вообще никому. Кроме меня.
