заметила рядом с раковиной картофелину. Я взяла ее в руки и ощутила, что она излучает энергию. Было
Я взяла картофелину с собой на другую вечеринку и даже, блин, чуть ли не представила ее собравшимся! Но, поскольку большинство наших друзей были столь же 'хороши', как и я, никто не удивился включению картофелины в число гостей. По правде говоря, кое-кто спрашивал, нельзя ли рассмотреть ее поближе, и я видела, как они, сидя в креслах, полностью поглощены изучением. Наверное, и сами съели что-нибудь такое, что заставило их думать о возможной дружбе с картофелиной.
Когда я почувствовала, что сознание возвращается в привычные узкие рамки, мне показалось, что мое тело раздувается, как если бы внутренности перестали помещаться в оболочку. Нервная система постоянно подавала сигналы тревоги, но она была слишком утомлена происшедшим - и, чтобы привести ее в норму, я слегка расслабилась, съела немного свежего хлеба и выпила пару стаканов вина. В конце концов, эксперимент оказался довольно приятным. За весь день никто не обломался и не отравился, так что я считаю тот день у Бакстера идеальным знакомством с альтернативной реальностью.
С тех пор я узнала, что действие психоделических наркотиков (таких, как пейот или ЛСД) зависит от конкретного человека. Оно может изменяться, как мутировавший вирус. Опасность зависит только от эмоционального, физического и духовного состояния принимающего. По этой причине (или по какой-то другой) один и тот же препарат может действовать на человека по-разному в разное время. К сожалению, люди иногда принимают кислоту либо в одиночестве, либо в заведомо опасных ситуациях; в результате адские галлюцинации заставляют их прыгнуть из окна - или приводят в психушку. Короче, психоделики могу как подарить тебе замечательные ощущения, так и привести тебя к смерти.
16. Сцена
Все большие города серые - по необходимости. Серый цвет - дешево, да и глаз не раздражает; цемент - светло-серый, асфальт - темно-серый, здания тоже разных оттенков серого. (Можете представить себе ярко-красный город?) Население тоже любит приглушенные тона, даже не на работе - коричневый, темно- синий, темно-зеленый, серый или беж. Люди в городе предпочитают не разговаривать друг с другом, для них все - чужие; на лицах отражается борьба чувств, периодически на бегу проскальзывают какие-то мысли, обычно - о том, что они уже пять минут как опаздывают.
Таковы большие города сейчас. Такими же они были и в шестидесятые.
Но в 1965 году на углу двух серых улиц, Гири и Филлмор, цветовая схема, казалось, начала меняться...
Представьте себе: субботний вечер, разноцветная толпа клоунского вида молодых людей собралась перед одним из этих серых зданий, 'Fillmore Auditorium'. Парней от девчонок не отличишь. Ни одного пиджака. Происходит постоянное движение. Все общаются, хотя многие впервые видят друг друга. Единственное цветное пятно вне здания, помимо одежды, - плакат, нарисованный фосфоресцирующими красками. На нем крупные буквы, но смысл слов не ясен: '
Джерри, Дарби, другие ребята из 'The Great Society' и я играли в 'Филлморе' довольно часто, 'разогревая' зал перед выступлением более популярных групп, таких, как 'Jefferson Airplane'. Перед выступлением мы загружали инструменты в фургон, подъезжали к служебному входу, а ребята, которые стояли в очереди, подходили потрепаться с нами, пока мы вносили аппаратуру. Никаких металлоискателей, никакой охраны, никаких пропусков за сцену, никаких гостевых мест. Все вокруг были 'нашими'.
Когда двери открываются, серость исчезает окончательно. Кончается лестница, ведущая в главный зал 'Филлмора', и вы упираетесь в стену из разноцветных постеров. Их столько, что самой стены не видно. В цветных изображениях девушек с гирляндами цветов в руках, указывающих на причудливо изогнутые буквы, составляющие названия групп, чувствуется влияние арт-нуво. На одном постере можно увидеть теперь уже многим знакомый череп 'Grateful Dead', увенчанный розами; на другом - стилизованная под ретро-вестерн фотография 'The Charlatans' в овале. А рядом длинноволосый юноша пускает мыльные пузыри.
Войдя в зал, вы ловите себя на мысли, что в комнате смешались семь разных эпох. Интерьер оформлен в стиле рококо, характерном для рубежа веков. Кто-то в красных трусах, раскрашенный серебрянкой, раздает индийские благовония. Девушка в костюме эпохи Возрождения кружится под музыку барокко, слышную ей одной. Компания в джинсах и индейских налобных повязках, усевшись в кружок на полу, курит траву. Рядом симпатичный мужик в мушкетерском костюме расставляет пепельницы на дешевых столиках годов пятидесятых, стоящих вдоль стен. В углу люди скидывают одежду - когда 'кислота' подействует, они раскрасят друг друга флуоресцентными красками, чтобы светиться в темноте. Те же, кто еще одет, выглядят, как Клинт Иствуд в вестернах, или попросту носят футболку и джинсы - но вспыхивающие прожектора заставляют светиться даже обычную одежду.
Вокруг кустари продают самодельные цепочки, жилетки, шляпы, рисунки и феньки из кожи. Они не зазывают покупателей, предпочитая никому не мешать; приветствуется бартер. Занавес отсутствует, поэтому аппарат и инструменты подключают на виду у зрителей. Иногда музыканты спрыгивают со сцены, чтобы перекинуться парой слов с кем-нибудь в зале. Стулья когда есть, когда нет - поэтому люди сидят, где хотят, танцуют или просто валяются на полу. Здесь смешались электроника и индейцы, дискотеки и средневековые флейты, космические флуоресцентные краски и дух Боттичелли, рев усилителей и звяканье браслетов на запястьях.
Это
Но -
Кто-то должен держать руки на штурвале этого плавучего цирка в море серости. Именно благодаря Грэму карнавал смог прорваться в обычную жизнь. Билл мечется по залу, разговаривает одновременно с пятнадцатью людьми, подсказывает и орет, смеется и хмурится, одна рука на бедре, другая на лбу, брови сдвигаются, когда он неожиданно разворачивается и кричит в сторону балкона: 'Эй, там, скажите Гарсии, чтобы на следующей неделе без этих гребаных трехчасовых сетов, иначе копы мою задницу за решетку упрячут!'
Билл орет на Гарсию, швыряет стулья, сердится на Пола Кэнтнера за пререкания (тот рычит в ответ, как лев на укротителя) - но все это ему прощается.
Мы экспериментируем, а он дает нам возможность для этого.
В то время, как 'Филлмор' стал популярным, большинство музыкантов переехало из Сан-Франциско в Марин Каунти. Марин, расположенный рядом с перенаселенным серым городом, всего в двадцати минутах езды к северу от моста Золотых ворот, был процветающим местом, полным рыбных ресторанов, банкетных залов, яхт-клубов, ковбоев, огромных ферм, особняков с высокими заборами (для богачей) и небольших
