прибегая сюда. А чтобы спуститься — с родного, до каждой травинки знакомого плоскогорья, — о таком Эйссэ только мечтал, в сладком ужасе.
Как было бы здорово — жутко, но здорово! — собравшись с духом, в яркий солнечный день спуститься с обрыва и пробежаться по темной густой траве! И заглянуть-таки в лес, в котором обязательно должны водиться странные существа — странные, необыкновенные, удивительные. Только собраться с духом, только подкрасться к самому краешку, только чуть-чуть заглянуть в сумрак...
Эйссэ стоял на краю и смотрел с высоты на равнину. Смотрел, как ветер обнажает изнанку листвы и волны серебристого изумруда бороздят тягучее море. Вот ветер раздвинул тяжелые пенные гряды, между ними пролилась травяная река — дорога, по которой только бежать без оглядки. Вокруг в полумраке едва проступают стволы, за стволами уже ничего не видно... И страшно, и жутковато... А бежать еще и бежать — дорога-река не кончается, ноги уносят в даль, а что там в дали, на востоке... Не добежишь — не узнаешь.
— Когда-нибудь я туда убегу, — думал вслух Эйссэ. — Когда-нибудь.
Ветер размазал цвета в пятнистое месиво. Надвигалась полоса черной грозы. Эйссэ кинулся прочь от восточного склона. Пробежал десяток шагов, обернулся — таинственный лес под горизонтом, в мареве мрачных туч.
— А ведь мир там совсем не кончается! — решил вдруг Эйссэ долго терзавшую мысль.
Небесный покров лопнул — его разорвал ветер — в прореху ринулись лучи солнца. С неба ударил в зеленое море свет. Эйссэ помедлил, оглядывая картину — тучи, тучи, тучи, серые, угрюмо-сиреневые, фиолетовые — посередине режет мрак полоса солнца.
Эйссэ повернулся, помчался домой — по негустому светлому перелеску, в котором знал каждый кустик, каждую кочку, каждый хрустнувший под ногой сучок. Трава, невысокая и упругая, хлестала по щиколоткам. Эйссэ мчался и смотрел вверх, в тяжелое небо в прозрачных ветвях. На лицо упали первые капли.
Но Эйссэ успел добежать до своего места. Промчавшись под негустой листвой, он прибежал к оврагу, скатился по склону, упал в траву, которая уютно кустилась здесь на берегу озерца. Раскатился далекий гром. Запахло землей, холодной мокрой травой. Закапало все сильнее, обрушился ливень.
Струи свинцовой завесой скрыли кромку обрыва. Эйссэ сидел на краю озерца, которое, пенясь, вырастало здесь в океан. Ливень бил тяжело, даже больно. Но Эйссэ был счастлив и рад. Как замечательно, что тучи приносят дождь с Океана, из такой невероятной дали! Даже через горы перебрались! Эйссэ слизывал воду с губ, но она была пресной, чистейшей, хрустально-вкусной... А ведь вода в Океане, как говорил дед, соленая! Как же так получается?
На землю низвергался потоп, от которого гнулись деревья и степь замерла. Эйссэ сидел под обрывом, на берегу маленького кипящего океана, и был счастлив как никогда. Гроза бушевала недолго. Она скоро ушла, забрав с собой тучи, оставив сверкающий дождь, — свежий, легкий, прохладный.
Мальчик, скользя и хватаясь за стебли, выбрался из оврага под светлое небо. Оглядел умытую степь, приземистые деревца, последние облака, расползавшиеся по сторонам. Пора домой — дед, конечно, уже беспокоится. Но что-то мешало Эйссэ проститься с окраинным лесом так, как обычно. Похоже, гроза все- таки прошла волшебная. Эйссэ ясно чувствовал совершенно новое настроение в обычной степи. Точно! Гроза будто смыла то, что мешало раньше увидеть, понять, прочувствовать — там, внизу, за тем жутким лесом, мир совсем не заканчивается. Наоборот, начинается — для него.
— Все-таки я туда убегу! — окончательно решил мальчик.
Он вдохнул полной грудью, побежал по мокрой траве, грязный и радостный.
* * *
Вечер пришел холодный, как будто осень заглянула до срока, проверить все ли в порядке. Стемнело. Костер грел и светил, кидая красные блики. Дед тихо рассказывал.
— А еще говорят, что Светлый летал на своем Драконе тысячу лет, потом решил, что мир стал ему тесен и нужно теперь пролететь Океан. До тех пор никто никогда не пролетал Океан. Но Светлый тысячу лет терпел, терпел, терпел, и не вытерпел. Сел на Дракона и полетел.
— Тысячу лет? — переспросил шепотом Эйссэ.
— Так говорят. Светлый полетел на Драконе туда, где просыпается и забирается в небо солнце. Во- первых, я думаю, он хотел посмотреть, как оно просыпается и забирается.
— А что, отсюда видно не так? Разве оно как-то не так просыпается? Если смотреть с разных сторон?
— Вот он и решил посмотреть. Он ведь даже не спал по ночам — так эта мысль его мучила, — ответил задумчиво дед. — Во-вторых, я уверен, он хотел выяснить, где же все-таки находится грань.
— Грань мира? — спросил в ужасе Эйссэ.
— Грань мира, — дед покивал. — В общем, Светлый сел на Дракона и полетел на восток. И это все, что известно. Потому что он не вернулся.
— А что говорят? — спросил Эйссэ, ерзая от жути и любопытства.
— Всякое, — дед посмотрел в огонь. — Одни говорят, что Светлый нашел за Океаном еще один мир, лучше и красивее нашего, и остался в нем жить. Другие — что по дороге над Океаном, уже почти там, где просыпается солнце, на Светлого напали серые существа.
— Серые существа! — прошептал Эйссэ в ужасе. — А кто, кто они такие? Откуда взялись?
— Говорят, серые существа живут на хребте, который вздымается из глубин посреди Океана. То ли они охраняют грань, чтобы никто не смог до нее добраться, то ли мир с другой стороны, то ли вообще само солнце. Точно никто не знает.
— А грань — это чтобы она не испортилась?
— Возможно, — дед покивал снова. — Но как бы то ни было, Дракон под Светлым упал в Океан, и Светлый погиб.
— А Дракон? — заволновался Эйссэ. — Дракон тоже погиб? Этого не может быть! Драконы не погибают, если их не убить?
— Говорят, да, — сказал дед. — Просто так драконы не погибают. Их можно убить, но только заклятьем. А такого заклятья, говорят, не знает никто. Но Дракон не погиб. Нет конечно. Он превратился в подводный огонь. Там, далеко, за всеми горами, за берегами, в самой глуби Океана... И от огня теперь исходят теплые воды. Они греют восточные берега и несут теплые грозы.
— И эта гроза, сегодня, тоже пришла с теми водами? От огня, в который превратился Дракон? Видел, какая она была теплая!
— Скорее всего, — дед поворошил палкой угли в костре.
* * *
Эйссэ глубоко задумался. С неба смотрели звезды, мерцали и перемигивались. Небо было бездонное, и Эйссэ никогда не верилось, что звезды просто висят. На чем они могут висеть? Нет, они как-то плывут, и так далеко, что до них никогда не достать, не долететь даже на Драконе Светлого.
На чем они могут висеть? На грани? Не может быть там никакой грани! Странно, почему Светлый не подумал об этом? Ведь видел же он, какое бездонное это небо? Эйссэ смотрел в черную бездну, и чистые огоньки мигали ему из неведомой глубины. Нет у мира никакой грани. Нет и не может быть.
По небу сбегали прозрачные звуки, звезды тихо светились. Мальчик смотрел и смотрел, и вот ему стало казаться, будто он сам сидит перевернутый вверх ногами над небом, как будто над черным котлом, в котором рассыпались звездные льдинки.
Стало вдруг так, как будто в мире есть только черный котел со звездами, только влажный медвяный запах травы, только костер в прохладном мраке степи. И если встать и пробежаться к обрыву, не будет там никакой равнины, не будет даже жуткого леса, а только звезды — впереди, вверху и внизу, под ногами. И они теперь будут так близко, что можно будет вытянуть руку и их потрогать. А они будут моргать и лить свет на руки и на лицо.
Конечно! Если у мира есть грань, то она — вовсе не то, о чем привыкли судачить. Грань — это грань.
