страха.

— Это касается только моей семьи и Микала Марголиса, — нарушив свой обет, закричала она. Она воздела левую руку и гром сотряс площадь Корпорации. По ее зову все механическое в Стальграде взмыло в воздух: трубы, паяльные горелки, садовые грабли, радиоприемники, электротрайки, насосы, вольтметры — даже Ясно Дитятко Черновы покинуло свой шест, повинуясь ее приказу. Вся эта рухлядь собралась в крутящееся облако над площадью Корпорации. Облако сжималось и концентрировалось, и собравшиеся в ужасе наблюдали, как металл плавится, течет и формирует двух стальных ангелов, мрачных и мстительных. У одного были крылья и реактивные двигатели, у другого два набора пропеллеров.

— Найдите его! — закричала Таасмин Манделла, и ангелы, подчиняясь, с воем устремились в стальные каньоны Стальграда. Нимб Таасмин Манделлы вновь засверкал и у всех на глазах ее нескладные одежды оплавились и изменили форму, плотно облекая ее худое тело, и она взмыла с платформы, устремляясь в погоню, а маска прыгнула ей в руку, превратившись в могучее оружие.

На площади Корпорации воцарился ад. Оставшись без вожаков, демонстранты смешались и впали в истерику. Паломничество превратилось в свалку. Ужас и ярость оказались сильнее милосердия. Вооруженные охранники возникли на крышах и переходах — их забросали камнями. Они взяли оружие наизготовку, но не открывали огня. Раэл Манделла–младший сумел встать и пытался успокоить бушующую толпу, но вперед вышел Жан–Мишель Гастино.

— Тебя пристрелят, как собаку, — сказал он. — Пришло мое время. Вот что мне приказано делать. — Он набрал полную грудь воздуха и выпустил весь свой сверкающий сарказм в одной опаляющей насмешке.

Хотя она и не была обращена против людей, они успели почувствовать ее остроту. Одни кричали, другие плакали, третьи теряли сознание, четвертые блевали, пятые покрылись кровоточащими ранами. Он провел лучом сарказма по позициям сил безопасности, породив волну стонов и воплей, когда вооруженным людям открылось, кто они и что творят. Некоторые, не в силах вынести этого, бросались вниз. Другие обращали оружие против товарищей или самих себя; третьих слова Удивительной Язвы вогнали в состояние кататонии. Кто?то визжал, кто?то бессмысленно рыдал, кто?то блевал, будто пытаясь изблевать ненависть к самим себе, которой наполнил их души человечек на помосте, кто?то обделался, кто?то с воплями бросился прочь из Стальграда в пустыню, чтобы кануть в ней навсегда, кто?то превратился в груду окровавленной плоти и сломанных костей, располосованный на части сарказмом.

Расправившись с вооруженными силами Корпорации Вифлеем Арес, Удивительная Язва перенес внимание на балкон, на котором прятались директора Компании. В одно мгновение Толстый Директор, Тощий Директор и Умеренно Мускулистый Директор превратились в содрогающиеся сгустки раскаяния.

— Ох, хватит, хватит, хватит, — молили они, давясь желчью и рвотой, но насмешка все звучала и звучала, вскрывая каждую из совершенных ими гнусностей. Она изрезала в клочья их одежду, располосовала тела, превратив их в сплошные раны. Могущественные директора визжали и выли, но слова кололи, резали, кромсали и рубили, пока на невероятно дорогом ковре не осталось ничего, кроме клочьев мяса и мотков требухи.

Робот–двойник Джонни Сталина рассматривал содрогающиеся груды с презрением, смешанным с замешательством. Он не мог понять, что произошло, за исключением того, что директора в каком?то непостижимом смысле оказались существами слабыми и несовершенными. Он не был ни слаб, ни уязвим, благодаря присущей роботам нечувствительности к сарказму. Тот факт, что на фоне его и его собратьев директора компании оказались столь неэффективны, был абсолютно нетерпим. Он связался по нейтринной связи со своими механическими соратниками, назначив экстренное собрание, посвященное спасению Компании от самой себя.

Внизу, на помосте, Жан–Мишель Гастино закончил говорить. Его сверкающий сарказм обезоружил и обезглавил Корпорацию Вифлеем Арес. Люди, качаясь, поднимались на ноги — потрясенные и ничего не понимающие. Он посмотрел на детей в девственно–белых одеяниях, бедных, идиотических дамблтонианцев, потрясенных рабочих и лавочников, репортеров и операторов, объективы которых треснули, а микрофоны полопались, когда он дал своему сарказму полную волю; он посмотрел на бродяг и бичей, на всех этих глупых, ошеломленных несчастных и почувствовал жалость.

— Идите домой, — сказал он. — Просто идите домой.

Затем по условному сигналу пять транспортных лихтеров, которые висели, никем незамеченные, над разворачивающейся внизу драмой, отключили поля невидимости — и вторжение в Дорогу Отчаяния началось.

Таасмин Манделла, цифровая охотница, гнала свою добычу вглубь стальградского лабиринта. Она чувствовала себя невероятно живой — подобное она ощущала лишь раз в жизни, когда Благословенная Катерина посетила ее на скале в пустыне. Однако на сей раз природа этого чувства была совершенно иной. Чудо–пушка в ее руке излучала страсть и голод, а трансформированные одеяния чувственно облекали тело. Она наслаждалась собой. Микал Марголис уже дважды стрелял в нее из МФБС, вызвав у нее восхитительное ощущение опасности.

Анаэль Сикорски завис над сепаратором номер два и должил:

— Цель удерживает позицию на 17 уровне.

Она отдала священный приказ Анаэлю Люфтваффе и была вознаграждена ревом мгновенно отозвавшихся турбин и отчаянным грохотом его 35–миллиметровых пушек.

— Ко мне, детали, ко мне, обломки, ко мне, сталь, ко мне, железо, — пропела он и из слетевшихся на ее зов обломков механизмов соорудила маленькие грависани. Ветер заструился по ее волосам, когда она помчалась над заводом, легко уклоняясь от труб, балок и воздуховодов. Вот для чего она была создана — мчаться с ветром в волосах и оружием в руках над улицей Генри Форда, уворачиваясь от ракет Микала Марголиса. Она расхохоталась и выгнала его из укрытия лучом своего портативного тахионного бластера.

— Возьми его, Люфтваффе. — Реактивный ангел пронесся над ее головой и изрешетил сепаратор из пушек. Взрывы сорвали кровлю и осыпали Таасмин Манделлу осколками, но она не обратила на них внимания; она только расхохоталась, стоя на воздушной доске и поглощая металлический дождь, чтобы присовокупить его к своему таинственному оружию. Анаэль Люфтваффе выполнил бочку, заходя на повторную атаку. В верхней точке разворота его настигли три выпущенные из МФБС тепловые ракеты. Анаэль Люфтваффе пролился на Стальград дождем дымящихся обломков.

Вон там. Тахионный бластер Таасмин Манделлы ударил по переходу между двумя воздуховодами через какое?то мгновение после того, как по нему протанцевала черно–золотая фигура. Серая Госпожа гикнула и кинулась в погоню. Ее выстрелы опаляли Микалу Марголису пятки. Она могла испарить его в любой момент, но желала выгнать на открытое пространство, в пустыню, где все превратилось бы в схватку пожилого человека с пожилой святой.

Анаэль Сикорски спустился пониже, подгоняя добычу. Это был очень узкий проход… Таасмин Манделла сосредоточилась на управлении санями, маневрируя между трубопроводами и клапанами.

— Сикорски, назад. — Веер лазерных лучей разорвал воздух. Анаэль Сикорски, пытаясь уклониться от багровых нитей, зацепился за цистерну отстойника, ударился о стену, затем о другую и рухнул, распустившись огненным цветком.

Так или иначе, все шло к схватке святой и человека. Она ощутила радостное предвкушение. Голос священного здравого смысла пытался приструнить ее, но очень издалека. Смерть брата была гораздо ближе и гораздо ощутимее. Он все еще чувствовала вкус тьмы. Микал Марголис вырвался из путаницы трубопроводов и помчался через лихтерное поле. Таасмин Манделла добавила ему прыти, выпустив рой роботов–пчел из одного из многочисленных стволов своей божественной пушки. Она направила сани высоко в небо, чтобы низринуться на добычу в театральном пике и отрезать ей путь.

Микал Марголис произвел ракетный залп из МФБС. Импульсы силы пробежали по печатным схемам ее костюма и обратили ракеты в птиц. Таасмин Манделла завизжала от восторга. Никогда еще ее мощь не