Великий Вопрос заставил гудеть Дорогу Отчаяния, будто рой насекомых. Эд, Умберто или Луи? Персис Оборванка не знала. Братья Галлацелли (старшие) не желали отвечать. Братья Галлацелли (младшие) не могли ответить. Вопрос Раджандры Даса на двадцать четыре часа полностью подчинил себе умы, пока его не сменил вопрос получше. Вопрос был такой: кто размозжил голову Гастона Тенебра, как сырое яйцо, и бросил его труп у железной дороги?

Предстоял суд. Его предвкушал весь город. Он должен был стать событием года. Возможно, событием всех времен. Он должен был сделать Дорогу Отчаяния настоящим городом, поскольку ни один город не может считаться настоящим, пока кто?нибудь в нем не умрет, воткнув большую черную булавку в монохромные карты смерти. Это было событие такой исключительной важности, что Доминик Фронтера связался с вышестоящими начальниками по микроволновой связи и договорился о прибытии Ярмарочного суда.

Двумя днями позже черно–золотой поезд перевалил горизонт и свернул на запасной путь, указанный Раджандрой Дасом, временно исполняющим обязанности начальника вокзала. Из поезда сноровисто выгрузилась шумная компания законников в париках, судей, писцов и приставов, которые немедленно кооптировали в жюри присяжных всех жителей старше десяти лет.

Зал заседаний Ярмарочного суда был оборудован в одном из вагонов. Помещение было существенно длиннее и уже, чем обычные судебные присутствия. В одном конце восседал судья со своими книгами, советниками и фляжкой бренди; в другом конце стоял обвиняемый. Публика и жюри созерцали друг друга через центральный проход, и во время перекрестного допроса многие заработали жестокие случаи «теннисной шеи». Достопочтенный судья Дунн занял свое место и открыл заседание суда.

— Сей законно собранный Мобильный суд, действуя в рамках юрисдикции юстициария Северо– Западного Четвертьшария (как установлено Корпорацией Вифлеем Арес) для урегулирования дел и исков при невозможности обращения в Окружные Судейские Коллегии и соответствующие законные органы объявляю открытым. — Его честь Дунн жестоко страдал от геморроя. Его геморроидальные шишки часто оказывали самое серьезное воздействие на исход суда.

— Представители Государства и Компании?

— Мессиры При, Пик и Меддил. — Встали и поклонились трое законников с лицами хорьков.

— Представитель обвиняемого?

— Я, Ваша честь: Луи Галлацелли. — Он встал и поклонился. Персис Оборванка подумала, что он выглядит очень уверенно и сурово в судейском костюме. Луи Галлацелли дрожал, потел и страдал от слишком узких в промежности брюк. Ему еще не доводилось ни надевать этот провонявший нафталином наряд, ни практиковать свое искусство.

— Каково обвинение?

Писец встал и поклонился.

— Оно таково, что ночью тридцать первого Июльгуста господин Гастон Тенебра, житель официально зарегистрированного населенного пункта Дорога Отчаяния, был хладнокровно и преднамеренно убит господином Иосифом Сталиным, жителем Дороги Отчаяния.

Редко в истории юриспруденции попадались обвиняемые, чья виновность была столь же ясна, как виновность господина Сталина. Он был настолько очевидным кандидатом на роль убийцы своего ненавистного соперника Гастона Тенебра, что большинство считало суд пустой тратой времени и денег и с радостью вздернуло бы его на ветряном насосе просто так.

— Мы будем его судить, — заявил Доминик Фронтера. — Все должно быть правильно, по закону. — И добавил: — Сначала суд, потом повешение.

Все улики указывали на господина Сталина, невзирая на его уверения в невиновности. У него был мотив, возможности и совершенно никакого алиби на ту ночь. Он был виновен, как дьявол.

— Что заявляет обвиняемый? — спросил его честь Дунн. Он ощутил первые неблагоприятные признаки в ректальном отверстии. Суд обещал быть непростым.

Луи Галлацелли поднялся, принял правильную юридическую позу и возгласил громким голосом:

— Невиновен.

Порядок был восстановлен через пять минут непрерывной работы судейским молотком.

— Еще одно нарушение порядка — и я прикажу очистить суд, — пригрозил его честь Дунн. — Более того, я не полностью удовлетворен беспристрастностью присяжных, но за отсутствием других кандидатур мы вынуждены продолжать разбирательство с тем жюри, какое есть. Вызвать первого свидетеля.

Раджандра Дас на время слушаний был назначен приставом.

— Вызывается Женевьева Тенебра! — заорал он.

Женевьева Тенебра заняла свидетельскую трибуну и принесла присягу. По мере того, как один свидетель сменял другого, становилось совершенно ясно, что господин Сталин виновен, как преисподняя. Обвинение камня на камне не оставило от его алиби (которое заключалось в том, что он якобы играл в домино с господином Иерихоном) и раскопало все, что касалось давнишней вражды между Сталиными и Тенебра. Они разобрали вопрос ветряного насоса, обслуживающего оба сада, с энергией стервятников, терзающих труп ламы. — Серьезнейшая мотивация! — хором объявили они, триумфально поднимая пальцы. В быстрой последовательности они выложили перед жюри флирт, по слухам случившийся в поезде на Дорогу Отчаяния, зависть, связанную с детьми (здесь Женевьева Тенебра покинула суд) и тысячу и одно проявление ненависти и вражды между семьями. Мессиры При, Пик и Меддил торжествовали. Защита была деморализована. Все указывало на виновность господина Сталина в убийстве его соседа Гастона Тенебра.

Луи Галлацелли, осознавший, что не ему тягаться с мессирами При, Пиком и Меддилом, попросил о перерыве в заседании. К его удивлению, судья Дунн согласился. Два мотива двигали его честью. Первый: Ярмарочный суд работал поденно; второй: его анальные страдания достигли такого нестепримого уровня, что еще одного часа на судейской скамье он не вынес бы. Заседание было прервано, все встали и судья Дунн удалился отобедать бараньими отбивным и кларетом и приватно встретиться со склянкой «Противогеморроидального притирания с календулой матушки Ли».

Луи Галлацелли сидел в дальнем углу Б.А.Р./Отеля и рассматривал события дня сквозь бесплатную бутылку бренди из Белладонны.

— Святая матерь, я пролетел.

Он увидел входящего господина Иерихона и заказал пиво. Господин Иерихон ему не нравился. Никому из братьев Галлацелли не нравился господин Иерихон. При нем они чувствовали себя грубыми и неотесанными, больше животными, чем людьми. Однако не неприязнь заставила Луи Галлацелли громким голосом окликнуть господина Иерихона, но тот факт, что господин Иерихон отказался давать показания и подтвердить алиби его клиента.

— Какого черта, я хочу знать, какого черта вы не подтвердили алиби Джо? Какого дьявола вы не вышли вперед и не сказали, мы играли в домино в такое?то время вечером такого?то числа — и не закрыли дело?

Господин Иерихон пожал плечами.

— Ну, играли вы в домино в ночь убийства или нет?

— Конечно, играли, — сказал господин Иерихон.

— Черт побери, это надо было сказать в суде! Послушайте, я вызову вас повесткой, как ключевого свидетеля защиты, и вы скажете, черт бы вас побрал, что вы в ночь убийства играли в домино!

— Я не выйду свидетельствовать даже по повестке.

— Почему нет, черт возьми? Боитесь, кто?нибудь вас узнает? Может быть, судья? Боитесь перекрестного допроса?

— Точно. — Прежде чем Луи Галлацелли успел задать какой?нибудь трудный юридический вопрос, господин Иерихон перешел на конфиденциальный шепот. — Я могу обеспечить тебе все доказательства, не выходя на свидетельскую трибуну.