Чубукова.
– Ну как, готова? – подбадривающе спросила она Чечеткину.
– Д-да…
– Не робей… Все получится… Наш второй курс разделался бы с такой девицей запросто.
И Лариса ушла.
Собрание началось. Вопрос о близких праздниках. Затем – вопрос об успеваемости. И наконец, то самое «Разное».
Еле живая, наволновавшаяся, Чечеткина подняла руку, встала и дрожащим голосом заговорила:
– Вот если девушка… Если не сжилась с подругами по общежитию. Если вывешивает на стене всякие картинки – хорошо это или плохо?
– А какие картинки? – раздался любопытствующий голос парня.
– Тише! Тише! – заколотил карандашом по графину председательствующий. И уже в тишине сказал: – Кто хочет выступить?
Никто не понял, о чем речь. И желающих выступить не было. И тогда председательствующий спросил:
– У кого еще есть «разное»?.. Давайте.
– Я предлагаю всем курсом сходить на «Пармскую обитель», – сказала хроменькая студентка из первого ряда.
Вечером Лариса Чубукова спросила:
– Ну как?
– Я выступила… все как надо, – сказала Чечеткина.
– Ну и что?
– Ее, в общем, осудили.
Чечеткина умолчала, что на собрании она даже не назвала фамилию Вали. Она порозовела, перевела дух и сказала:
– Валя тихая…
– Таких и надо держать тихими. И ведь посмотри: не сняла свои картинки!
– Наверное, до нее очень медленно доходит, – робко предположила Чечеткина. И опять покраснела.
Однажды они были в комнате только двое – Лариса заплетала свою красивую косу. Такая минута. На столе тикал огромный будильник. Отбросив косу за спину, Лариса решительно шагнула к Вале.
– Ты… ты, – у Ларисы неожиданно для нее самой заклокотало в горле, – ты выставлять себя стала, истории всякие рассказывать… «Ах, девочки, Валя Чекина так замечательно рассказывает! Истории прямо как сочиняет!..»
– Какие истории? – спросила Валя.
– Про то, как преподаватель пытался проскочить в кино без билета!
– А-а… Но я своими глазами видела.
– А как ветер уносит листья, да еще красивые листья, осенние, – тоже сама видела?
– Тоже видела.
– Видела, ну и держи при себе – видела!.. А зачем ты все это нам рассказываешь? Ах, девочки, я люблю, чтоб все было красиво, да?.. Зачем это ты миленькой щебетуньей себя выставляешь?
– Тебе жалко?
Лариса Чубукова надвинулась на Валю:
– Запомни, ласточка. В этой комнате один человек, которого все любят. Здесь только одного любят.
– Тебя?
– Да, меня. А ты не знала?
Валя не ответила. Лишь улыбнулась.
– И не строй из себя щебетунью, иначе мы тебя выживем из нашей комнаты. Заставим поменяться – понятно?
Вошли Чечеткина и Цаплина. В руках у них были аккуратные стопки белья – они гладили на общей кухне.
– Ур-ра! А нам удалось погладить без очереди! – И Чечеткина весело закрутилась на месте.
– Что это вы обе такие красные? – спросила Цаплина, внимательно вглядываясь.
Лариса Чубукова как бы нехотя бросила:
– Закон преломления света… Солнце в окна бьет, разве не видишь…
В тот же вечер, когда все четверо сидели в комнате, мучаясь над задачами, и выдалась минутка, – Валя опять рассказывала:
– …Иду я и вижу: в каком-то дворике задумчиво старичок бродит. Ну, старичок как старичок. Беленький. Вдруг оглянулся он по сторонам: никого нет – и как бросится к мячу… А мячик лежал на земле, мальчишки, видно, забыли. Старичок как врежет мяч меж кустов, как врежет еще… Бежит, ногами кренделя выделывает и кричит шепотом: «Пас!.. Пас!..» Я не удержалась и – в хохот… – Валя и сейчас засмеялась.
– Ну? – сказали девушки, улыбаясь. – Ну и что дальше?
– Ну и все. Я подошла, говорю: «Скучно, дедушка?» Разговорились. А сначала ворчал: «Не люблю девушек-студенток…» Я говорю: «Почему?..» – «Студентки, – говорит, – никогда матерям не пишут…» Вот чудак, да?
Я сблизился с Павлом Гребенниковым именно тогда, когда выяснилось, что мы оба идем в их девичью сто двадцатую комнату. Мы были с ним однокурсники. Но до этого только кивали друг другу.
– Ты тоже к ним? – спросил Гребенников. Вопрос был в лоб, потому что мы оба заворачивали по коридору в их комнату.
– Да.
– К ним Полупроводники собираются прийти. Забито.
То есть студенты с отделения полупроводников.
– Точно? – спросил я.
– Да. Их вино у девчонок уже на столе стоит. – И тут же Гребенников, улыбаясь, добавил: – Но их самих пока нет…
Мы были очень молоды. И очень веселы. Мы приостановились на углу, и оставалось только выяснить последнее. Улыбаясь, я спросил:
– А между прочим, ты к кому?
– Ну, например, к Чекиной Вале.
– Это удачно. Не поссоримся. А я – к Цаплиной.
Мы засияли – получалось, что сама судьба делала нас товарищами, во всяком случае, на этот вечер.
– А ты Вале Чекиной, кажется, земляк?
– Точно, – сказал я. – Это что, так важно?
– Еще бы!
Придя в сто двадцатую, мы вдруг сглупили и устроили нелепый скандал:
– Зачем вы и нас пригласили, и их?.. Подлость!
Что-то подобное мы им мололи минут десять. Они обиделись. Они молчали. А мы повторяли:
– Зачем же давать авансы и вашим и нашим?
Они молчали. И не стали садиться к столу. Получилась неприятная пауза.
Наконец Валя Чекина сказала мне:
– Вот скажи-ка честно, кто тебе нравится на нашем курсе? Из девушек? Только честно скажи – мы же земляки.
– Ты и Цаплина! – выпалил я.
– Нет, ты честно скажи. Назови всех, кто тебе нравится.
– Ты и Цаплина, – упрямо твердил я, ни на шаг не отходя от золотой жилы.
И опять потянулась этакая постыдная пауза. Опять они молчали. Они сидели по углам. Особенно
