Ева сочувственно молчала, позволяя Шурочке излить душу, зная, что при всем при том единственно правильным будет пожелать Шурочке, чтобы этот урод-гад-сволочь в будущем году к ней вернулся.
И когда монолог обиженной женщины уже близился к финалу, Ева искренне пожелала приятельнице этого счастья, и Шурочка благодарно отозвалась «спасибо!»
…Она заставила себя открыть шампанское, все-таки праздник. Ну, с наступающим, Лера! С наступающим, Вадим!
Ей вдруг вспомнился их самый первый семейный Новый год.
Вадим приготовил для дочери целую гору подарков, словно желал задарить Леру за те пять лет, что девочка жила без отца, а затем играл для них на рояле что-то волшебное. Наверное, это был лучший праздник в Евиной жизни.
Вообще тот год был счастливым. Ей даже кажется, что ей тогда в небесной канцелярии словно выдали счастья за всю жизнь. Сразу. Концентрированно. А потом уже, извините, лимит исчерпан — больше и не было ничего. Обижаться не на кого, правила игры были известны с самого начала…
Дымов возник в ее жизни спустя пять лет после рождения дочери. Нежданно-негаданно. Незапланированная стихия счастья. Он сильно возмужал за эти пять лет — уже не мальчик, а мужчина, знающий себе цену, музыкант, стремительно входящий во славу.
Он как-то сразу все понял о Лере — и признаваться не пришлось.
— Моя?
— Твоя.
— И что будем делать? Как жить дальше?
— Как жили, так и будем. Ты не подумай, я отнюдь не хочу связать тебя по рукам и ногам. Лера — моя забота!
Он помолчал и выдохнул:
— Сегодня я переезжаю к вам.
От счастья ей стало больно дышать, и вместо слов она просто кивнула — да, конечно.
— Это твой отец, Лера!
И они стали жить вместе. Одной семьей.
Она прожигала свое женское счастье, отмеренное небесной канцелярией, растворялась в любви к Вадиму и к Лере, казалась (да что там казалась — на самом деле), была счастливой женщиной. И тем не менее: знала, что где-то в глубине ее притаился и живет страх утратить счастье, боязнь прочесть когда- нибудь в любимых глазах «А ведь она старая».
Разница в возрасте с мужем тяготила Еву и служила идеальной средой для комплексов. Рядом с Вадимом она чувствовала себя клушей, заботливой еврейской мамашей и отчаянно боялась наскучить ему.
Вот все-таки странная категория «возраст»: с любовником, который был много старше ее, она чувствовала себя маленькой девочкой, играла роль вечной дочери, была младшей — и вдруг в одночасье, без всякой подготовки, пришлось войти в иную роль. Потому что рядом с двадцатипятилетним мужем она чувствовала себя старой.
А потом все кончилось. Через несколько лет Дымов сообщил, что уходит к другой. И хотя она знала, что рано или поздно это произойдет, оказалось, что подготовиться к такому невозможно.
Он ушел, оставив в ее душе выжженную пустыню. Но надо было как-то жить дальше. Ради дочери.
И вот:
…зубами мыши точат жизни тоненькое дно.
Это ласточка и дочка отвязала мой челнок.
Челнок отвязан. И дно становилось тоньше и тоньше. Оглянуться не успела — дочь выросла, а жизни так мало осталось, что дно уже видно.
Какое-то шампанское неправильное — почему-то от него хочется реветь.
От Петроградки до центра совсем близко — минут двадцать через Троицкий мост, только Лере потребовалось куда больше времени, чтобы доехать до канала Грибоедова. В конце концов, оказалось не так-то просто решиться прийти к отцу и заявить о себе.
Черт знает что такое! Волнение, и даже болит в груди… Надо успокоиться, прийти в себя!
Тормознув на светофоре, Лера достала из бардачка бутылку французского коньяка, сделала пару глотков, «чтобы глаза блестели» (иногда очень даже помогает, хлебнешь — и вроде веселее, и на конфликт отцов и детей смотришь проще), в конце концов, даже если он будет не рад, не турнет же он ее с лестницы! Приличный же человек, интеллигент, как-никак! Нет, если она поймет, что отец ей не рад, она умрет прямо там. Не сходя с места! Потому что ей, оказывается, ужасно важно, чтобы он был ей рад. А почему — кто его знает.
Вот только не надо про дочернюю любовь! Она запретила себе об этом думать много лет назад. Просто сказала однажды: «Не надо мне его любви! И без папашки как-нибудь проживу!» И все — как отрезало. А сила воли на что?
…Ой, куда это ее несет? Отвлеклась. Мужик из джипа у виска покрутил, мол, жить надоело? Себе покрути!
А впрочем, он прав. Не пей за рулем! Ладно, кажется, сегодня ей уготованы другие испытания, вариант с аварией оставим на будущее. Да откуда ж такое волнение?
Она остановила машину на набережной, вышла к Неве, вдохнула ледяной воздух.
Затренькал мобильный. Разговаривать ни с кем не хотелось, но, увидев номер Ильи, она ответила.
Лера уже научилась его чувствовать и по голосу сразу поняла, что ему плохо. Хотя Илья изо всех сил старался — нарочито быстро молол какую-то чушь, делано хихикал.
— Ты где?
Простой вопрос сбил его с взятого темпа. Илья замолчал.
— Ты что, не знаешь, где ты сейчас?
Лера встревожилась.
После паузы Илья ответил, что это, в общем, неважно. Ну, в каком-то кабаке, одном из…
— Тебе плохо?
— Ну, — он замялся, — похоже, сегодня моя очередь покачаться на качелях.
— Хочешь, я приеду?
Ради Ильи она действительно была готова поменять все планы и ехать спасать друга.
— Да ну, чем ты поможешь? Тем более я, в отличие от тебя в ту ночь, трезв и не рискую захлебнуться в собственной блевоте.
— Илья, да что случилось? Ты что, поссорился со старой коровой?
— Бери круче, я с ней расстался!
— Чего вдруг?
— Решил жить честно! Гыыы, — Илья вымученно рассмеялся. — Понял, что нас, кроме бабла, ничего не связывает, и это, наверное, не есть хорошо. Решил перестать быть проституткой. Проявлю оригинальность и подамся в честные девушки.
— Что ты будешь делать сейчас?
— Укурюсь в хлам или нажрусь до бесчувствия! Да ладно, шучу. Вот думаю, поехать, что ли, домой, мать поздравить… Вообще-то мы давно не виделись.
— Господи, мне за тебя уже страшно, — усмехнулась Лера, — ты стремительно превращаешься в положительного героя.
— Веришь, нет, сам себе противен!
— Ну ладно, удачи! Поеду к папочке. Без предупреждения. Картина маслом «Не ждали!». Денег попрошу и заодно настроение испорчу. С новым счастьем, что ли?!
— А то! — хихикнул Илья.
