– Все они хороши, голубчики! – ворчала себе под нос кабатчица. – Не напомни, так они вам в постный день цыпленка уберут. А найдут у бедной женщины кусочек сала в супе, такой крик подымут – помилуй бог!
Отведя душу, кабатчица принялась готовить яичницу, а монах снова углубился в чтение.
–
Это был красивый седобородый старик, высокий, крепкий, плотный, краснолицый. Однако первое, что привлекало к нему внимание, – это огромный пластырь, закрывавший один глаз и половину щеки. По- французски он изъяснялся хотя и свободно, но с легким акцентом.
Стоило ему показаться в дверях, как молодой монах еще ниже опустил свой капюшон, чтобы совсем не было видно лица. Однако тетушку Маргариту особенно поразило другое: день был жаркий, и того ради старый монах капюшон свой откинул, но едва он увидел собрата по ордену, так сейчас же его опустил.
– Как раз к обеду, отец мой! – молвила кабатчица. – Ждать вам не придется и есть с кем разделить компанию.
Тут она обратилась к молодому монаху:
– Ваше преподобие! Вы, верно уж, ничего не имеете против отобедать с его преподобием? Его сюда привлек запах яичницы. Маслица-то я не пожалела!
– Боюсь, как бы не стеснить почтенного посетителя, – пролепетал молодой инок.
– Я бедный эльзасский монах… – низко опустив голову, пробормотал старик. – Плохо говорю по- французски… Боюсь, что мое общество не доставит удовольствия собрату.
– Будет вам церемонии-то разводить! – вмешалась тетушка Маргарита. – У монахов, да еще одного ордена, все должно быть общее: и постель, и стол.
С этими словами она взяла скамейку и поставила ее у стола, как раз напротив молодого монаха. Старик сел боком – он чувствовал себя явно неловко. Можно было догадаться, что голод борется в нем с нежеланием остаться один на один со своим собратом.
Тетушка Маргарита принесла яичницу.
– Ну, отцы мои, скорей читайте молитву перед обедом, а потом скажете, хороша ли моя яичница.
Напоминание насчет молитвы повергло обоих монахов в еще пущее замешательство.
Младший сказал старшему:
– Читайте вы. Вы старше меня, вам эта честь и подобает.
– Нет, что вы! Вы пришли раньше меня – вы и читайте.
– Нет, уж лучше вы.
– Увольте.
– Не могу.
– Что мне с ними делать? Ведь так яичница простынет! – всполошилась тетушка Маргарита. – Свет еще не видел таких церемонных францисканцев. Ну, пусть старший прочтет предобеденную, а младший – благодарственную…
– Я умею читать молитву перед обедом только на своем родном языке, – объявил старший монах.
Молодой, казалось, удивился и искоса поглядел на своего сотрапезника. Между тем старик, молитвенно сложив руки, забормотал себе в капюшон какие-то непонятные слова. Потом сел на свое место и, даром времени не теряя, мигом уплел три четверти яичницы и осушил бутылку вина. Его товарищ, уткнув нос в тарелку, открывал рот только перед тем, как что-нибудь в него положить. Покончив с яичницей, он встал, сложил руки и, запинаясь, пробубнил скороговоркой несколько латинских слов, последними из которых были:
– Прости, господи, мое прегрешение, уж больно несуразную благодарственную молитву вы прочитали, отец мой! Наш священник, помнится, не так ее читает.
– Так читают в нашей обители, – возразил молодой францисканец.
– Когда барка придет? – спросил другой.
– Потерпите еще немного – должна скоро прийти, – отвечала тетушка Маргарита.
Молодому иноку этот разговор, видимо, не понравился – сделать же какое-либо замечание по этому поводу он не решился и, взяв молитвенник, весь ушел в чтение.
Эльзасец между тем, повернувшись спиной к товарищу, перебирал четки и беззвучно шевелил губами.
«Сроду не видала я таких чудных, таких несловоохотливых монахов», – подумала тетушка Маргарита и села за прялку.
С четверть часа тишину нарушало лишь жужжание прялки, как вдруг в кабачок вошли четверо вооруженных людей пренеприятной наружности. При виде монахов они только чуть дотронулись до своих шляп. Один из них, поздоровавшись с Маргаритой и назвав ее попросту «Марго», потребовал прежде всего вина и обед чтобы живо был на столе, а то, мол, у него глотка мохом поросла – давненько челюстями не двигал.
– Вина, вина! – заворчала тетушка Маргарита. – Спросить вина всякий сумеет, господин Буа-Дофен. А платить вы за него будете? Жером Кредит, было бы вам известно, на том свете. А вы должны мне за вино, за обеды да за ужины шесть экю с лишком – это так же верно, как то, что я честная женщина.
– И то и другое справедливо, – со смехом подтвердил Буа-Дофен. – Стало быть, я должен вам, дорогая Марго, всего-навсего два экю, и больше ни денье. (Он выразился сильнее.)
– Иисусе Мария! Разве так можно?..
– Ну, ну, хрычовочка, не вопи! Шесть экю так шесть экю. Я тебе их уплачу, Марготон, вместе с тем, что мы здесь истратим сегодня. Карман у меня нынче не пустой, хотя, сказать по правде, ремесло наше убыточное. Не понимаю, куда эти прохвосты деньги девают.
– Наверно, проглатывают, как все равно немцы, – заметил один из его товарищей.
– Чума их возьми! – вскричал Буа-Дофен. – Надо бы это разнюхать. Добрые пистоли в костяке у еретика – это вкусная начинка, не собакам же ее выбрасывать.
– Как она нынче утром визжала, пасторская-то дочка! – напомнил третий.
– А толстяк пастор! – подхватил четвертый. – Что смеху-то с ним было! Из-за своей толщины никак не мог в воду погрузиться.
– Стало быть, вы нынче утром хорошо поработали? – спросила Маргарита; она только что вернулась с бутылками из погреба.
– Еще как! – отвечал Буа-Дофен. – Побросали в огонь и в воду больше десяти человек – мужчин, женщин, малых ребят. Да вот горе, Марго: у них гроша за душой не оказалось. Только у одной женщины кое-какая рухлядишка нашлась, а так вся эта дичь четырех собачьих подков не стоила. Да, отец мой, – обращаясь к молодому монаху, продолжал он, – мы нынче утром убивали ваших врагов – еретическую нечисть и заслужили отпущение грехов.
Монах бросил на него беглый взгляд и снова принялся за чтение. Однако было заметно, что молитвенник дрожит в его левой руке, а правую он с видом человека, сдерживающего волнение, сжимал в кулак.
– Кстати об отпущениях, – обратившись к своим товарищам, сказал Буа-Дофен. – Знаете что: я бы не прочь был получить отпущение, для того чтобы поесть нынче скоромного. Я видел в курятнике у тетушки Марго таких цыплят – пальчики оближешь!
– Ну так давайте их съедим, черт побери! – вскричал один из злодеев. – Не погубим же мы из-за этого душу. Сходим завтра на исповедь, только и всего.
– Ребята! – заговорил другой. – Знаете, что мне на ум пришло? Попросим у этих жирных клобучников разрешения поесть скоромного.
– У них кишка тонка давать такие разрешения!
– А, мать честная! – вскричал Буа-Дофен. – Я знаю средство получше – сейчас вам скажу на ухо.
Четверо негодяев придвинулись друг к другу вплотную, и Буа-Дофен шепотом принялся излагать им
