Какое ужасное зрелище представилось нашим глазам! Все было разбито, исковеркано, изломано: рамы, цветы, куски битого стекла, град — все смешалось в какую-то бесформенную массу. В этом саду, таком цветущем и прекрасном еще сегодня утром, валялись только одни жалкие обломки. Мы долго не могли разыскать отца. Наконец мы нашли его у большого парника, все стекла которого были разбиты. Совершенно убитый, он сидел на маленькой скамейке посреди обломков. Алексис и Бенжамен стояли перед ним.

— Бедные мои дети! — воскликнул Акен, услышав по звуку стекла, хрустящего под нашими ногами, что мы подошли. — Бедные мои дети!

И, схватив Лизу на руки, он горько заплакал. Это была катастрофа. Вид ее был ужасен, а последствия — еще хуже.

Вскоре я узнал от Этьеннеты и мальчиков, как безвыходно было положение их отца.

Десять лет тому назад Акен взял в аренду этот сад и выстроил дом. Тот, кто сдал этот участок в аренду, дал также ему взаймы денег на покупку необходимого инвентаря и оборудования. Акен был обязан выплатить долг в течение пятнадцати лет. До сих пор, благодаря усердной работе и экономии, он регулярно вносил платежи. Кредитор[10] между тем только и ждал задержки платежа, чтобы отобрать у него участок, и дом, и инвентарь, конечно, оставив себе уже погашенный за десять лет долг. Он и согласился на эту сделку в расчете на то, что в течение пятнадцати лет наступит такой момент, когда Акен не сможет внести деньги в срок. Таким образом, давая взаймы, он ничем не рисковал.

Катастрофа ускорила приближение дня, которого уже давно ожидал кредитор. Что теперь будет?

Очень скоро мы узнали ответ на этот вопрос. На следующий день после того, как не был внесен очередной платеж, к нам явился человек, одетый в черный костюм, и предъявил Акену какую-то бумагу. Это был судебный исполнитель.

Теперь Акен почти не бывал дома. Куда он уходил, не знаю. Нам он ничего не рассказывал. По всей вероятности, он бегал по судам. Я со страхом думал о суде. Виталис ведь тоже судился, и я знал, чем это кончилось. Но Акену пришлось ждать результатов суда гораздо дольше, чем Виталису.

Прошла часть зимы. Мы, конечно, не могли застеклить рамы и починить парники, а потому занялись разведением овощей и цветов, не требующих большого ухода. На этом мы не могли много заработать, но все-таки кое-какой доход получили бы. Однажды вечером Акен вернулся еще более расстроенный, чем обычно.

— Все кончено, дети!

Я хотел выйти, так как понял, что он хочет сообщить что-то очень важное. Но он меня остановил:

— Разве ты не член нашей семьи? Хоть ты и мал, но уже хлебнул достаточно горя, а потому поймешь меня Дети, я должен с вами расстаться.

Мы все были в отчаянии. Лиза вскарабкалась к нему на руки и, плача, целовала его.

— Вы понимаете, конечно, что добровольно я ни за что не оставил бы таких хороших ребят, как вы, и мою славную малютку Лизу, — и он нежно прижал ее к себе. — Но мне присудили выплатить долг. Денег у меня нет, а продажа имущества не покроет моего долга. Поэтому мне придется сесть в долговую тюрьму и пробыть там пять лег.

Мы все горько заплакали. — Очень печально, но ничего не поделаешь. Закон остается законом. Пять лет! Как вы проживете без меня столько времени, бедные мои дети?

Наступило молчание.

— Я много думал и вот что решил. Реми напишет в Дрези, моей сестре Катерине, чтобы она поскорее приехала. Она женщина практичная, рассудительная и поможет нам принять наилучшее решение.

В первый раз в жизни писал я письмо, да еще такое тяжелое и печальное.

Все сказанное Акеном было очень неопределенно, но тем не менее в его словах таилась для нас какая-то надежда. Тетушка Катерина должна была приехать, она женщина умная, и нам казалось, что этого достаточно, чтобы разрешить все наши затруднения.

Однако полицейские явились раньше ее.

Акен собирался пойти в город, к одному из своих друзей, когда пришла полиция, чтобы отвести его в долговую тюрьму. Акен страшно побледнел и попросил у полицейских разрешения проститься с детьми.

Я побежал в сад за мальчиками. Когда мы пришли, Акен держал Лизу на руках, и она горько плакала. Один из полицейских шепнул ему что-то на ухо, но что именно, я не расслышал. — Да, — ответил отец, — вы правы, так нужно. Он быстро встал, опустил Лизу на пол, хотя она цеплялась за него и не хотела выпускать его руки. Затем поцеловал Этьеннету, Алексиса и Бенжамена. Я стоял в углу и плакал. Он позвал меня:

— А почему ты, Реми, не хочешь со мною проститься? Разве ты мне не сын?

Огорченные и растерянные, мы не знали, что предпринять.

— Не провожайте меня, — приказал отец.

И, вложив Лизину ручку в руку Этьеннеты, он быстро вышел.

Я хотел было пойти за ним, но Этьеннета остановила меня. Мы стояли совершенно убитые посреди кухни, плакали и не знали, что нам делать.

В таком состоянии и застала нас тетушка Катерина, которая приехала через час после того, как увели Акена. Она оказалась женщиной весьма энергичной и решительной. Когда-то тетушка Катерина служила кормилицей в Париже. Она хорошо разбиралась в людях и умела устраиваться. Для нас это было большим облегчением, когда она взяла на себя заботу о нашей судьбе.

Не прошло и недели после ее приезда, как наша участь была решена: поскольку дети были слишком малы, чтобы жить и работать самостоятельно, их решили взять к себе родные. Лиза должна была ехать к тетушке Катерине, Алексис — в Варс, к дяде-шахтеру, Бенжамен — к другому дяде, садовнику в Сен- Кантене, а Этьеннета — к тетке, жившей на берегу моря, в Эснанде. Я слушал, ожидая, когда очередь дойдет до меня. Так как тетушка Катерина молчала, я спросил:

— А я?

— Ты ведь нам не родной.

— Я работал вместе со всеми. Спросите Алексиса и Бенжамена, умею ли я работать.

— Кушать ты тоже умеешь, не правда ли?

— Он наш, он принадлежит к нашей семье! — закричали дети.

Лиза подошла к тетушке и умоляюще сложила руки Ее жест был красноречивее слов.

— Моя маленькая, — обратилась к ней тетушка Катерина, — ты просишь, чтобы он поехал с тобой? Но, видишь ли, в жизни не всегда делаешь то, что хочешь. Ты моя родная племянница, и если мой муж окажется недоволен твоим приездом, мне стоит только сказать ему: «Она нам родня. Кто же пожалеет ее, как не мы?» То же самое могут сказать и другие родные. Родственников принимают, а чужих нет. Нам самим еле хватает на жизнь.

Возражать было нечего, она говорила правду. Я ведь им не родной — разве я мог чего-нибудь требовать!

Тетушка Катерина никогда не меняла принятых ею решений. Она предупредила, что нам придется расстаться завтра, а пока что велела ложиться спать. Как только мы вышли в другую комнату, дети окружили меня, а Лиза с плачем бросилась мне на шею. Тогда я понял, что они помнили обо мне и жалели меня Вдруг мне пришла в голову неожиданная мысль.

— Послушайте, — сказал я, — хотя ваши родственники не признают меня, но ведь вы считаете меня своим?

— Да, ответили все хором, — ты всегда будешь нашим братом.

Лиза вместо слов сжала мне руку и так выразительно взглянула на меня, что слезы навернулись у меня на глазах.

— Хорошо, я буду вашим братом и сумею это доказать.

— Что ты решил делать? — спросил Бенжамен.

— Я не хочу поступать на место — ведь тогда мне пришлось бы остаться в Париже и не видеться с вами. Я опять стану бродячим музыкантом, возьму свою арфу, буду ходить из города в город и навещать вас всех по очереди. Я не забыл своих песенок и танцев и сумею этим заработать на хлеб.

По выражению их лиц я понял, что мое предложение всем понравилось. Мы долго еще