торжественно)
Молился я подземным божествам, — Небесным надо поклоняться нам, Луна, Диана и Геката! Я обращаюсь в высоту И твой предвечный образ чту В трех этих именах, тройчатый![186] За бедный мой народ поратуй, Врагу попавший под пяту. Ты, животворная и углубленная, Ты внешне кроткая, но непреклонная, Во устрашенье вражьих душ Свой гнев с небес на них обрушь! (Останавливается.)
Богиня мне вняла до срока. Я сам не рад: Мольбой к владычице высокой Я пошатнул земли уклад. Все ближе, ближе и огромней Летящий сверху лунный шар. От ужаса себя не помню. Я сам навлек ее удар. Недаром носится молва, Что фессалийские колдуньи Сводили силой колдовства Луну на землю в полнолунье. Шар близится и потемнел. Готово! Стрелы молний, пламя! Богини голос прогремел! Ниц! Наземь пред ее стопами! Я вызвал эту тучу стрел, Я виноват кругом пред вами. (Падает ниц.)
Фалес
Чего-чего он только не видал! Признаться, ничего я не заметил. Безумна ночь, и он безумным стал. А месяц в высоте, как прежде, светел И в том же месте блещет, где сиял. Гомункул
Взгляни на холм, где скучились пигмеи. Гора была кругла, теперь острее. Я треск неописуемый слыхал. С луны обломок каменный упал И раздавил укрывшихся в канавах, Не разбирая правых и неправых. Но я хвалю тот творческий почин, Который, сверху действуя и снизу, В теченье ночи, как бы по капризу, Настроил столько гор и котловин. Фалес
Не думай! Эти горы — призрак мнимый, Пусть гибнет гномов гадостная тварь, И радуйся, что ты у них не царь. На праздник моря поспешить должны мы, Где от души нам каждый будет рад. Уходят.
Мефистофель (взбираясь с другой стороны)
Едва вскарабкался на этот скат, Хватаясь за кривые корни дуба! Ах, оттого-то мне на Гарце любо, Что с серой схож сосновый аромат, А на дубовой этой лесосеке Не чувствуется запаха смолы. Хотел бы знать, чем нагревают греки В своем аду для грешников котлы? Дриада
Ты смыслом доморощенным хорош, А на чужбине этим не возьмешь. Чем к нам соваться со своим уставом,
