ориентиры, и Лоутон, преследуя упорно уходивших от него преступников, часто обнаруживал их следы именно таким способом. Опоссум был настоящим кладезем информации, но делился ею только с теми, кого считал своими друзьями. Лоутон входил в этот список избранных.

Увидев, как Опоссум выбежал из лачуги, сжимая в руках свой «винчестер», Лоутон широко улыбнулся. Опоссум ответил ему такой же улыбкой. Когда он улыбался, было заметно, что во рту у него не хватало двух передних зубов.

— Я видел, что это ты, Лоу, — заявил Опоссум. Его глаза, черные, как осколки обсидиана, настороженно посмотрели на блондинку, рука которой висела на перевязи. Нахмурившись, индеец снова перевел взгляд на статную фигуру судебного исполнителя, сидевшего на вороном жеребце. — Заходи, Лоу. Огонь уже разгорелся, и ужин готов.

Лоутон спрыгнул на землю и хотел было помочь Кейро, но за последние дни его столько раз били по рукам, что он уже отказался от хороших манер.

К тому же, заметив, как тучный индеец косится на Кейро, Лоутон не сомневался, что Опоссум узнал ее. Дождавшись, когда девушка войдет в лачугу, чтобы погреться у огня, Лоутон бросил на индейца вопросительный взгляд:

— Ты ведь уже видел ее раньше, Пос? Опоссум слегка пожал широкими плечами;

— Может, видел, а может, и нет. Точно сказать не могу.

— Когда? — не отставал Лоутон.

— Месяц назад, может, больше. Я давно не считаю дни, — ответил индеец. — Трое мужчин и женщина проезжали неподалеку отсюда, — Он жестом указал на холмы, уходящие к северу. — Я почуял опасность и спрятался в своей норе вместе с припасами, чтобы никто не смог их украсть.

Лоутон ни на шаг не приблизился к истине и был так же далек от нее, как в тот момент, когда Кейро ворвалась в его дом в Форт-Смите.

— Кто ранил эту женщину? — спросил, в свою очередь, Опоссум.

— Я.

Черные брови Опоссума поползли вверх:

— Она преступница?

— Не уверен, — уклонился от прямого ответа Лоутон, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Тогда зачем ты в нее стрелял? — Губы Опоссума растянулись в хитрой улыбке. — Думал, что ей это понравится?

— Мне показалось, что в этом есть необходимость, — пробормотал Лоутон, отвернувшись, чтобы не видеть отвратительной ухмылки Опоссума.

Индеец, живший скудными доходами со своей маленькой фермы, обладал поистине безграничным запасом юмора.

— Жаль, что я не подумал об этом, когда моя женщина сбежала с белым мужчиной, — расхохотался он. — Может быть, она бежала бы помедленнее, хотя и не скажу, что мне действительно хотелось ее остановить. Она оказала мне большую услугу, когда сбежала отсюда, — с меня достаточно и одного упрямого своенравного мула. Кормить двоих — это уж чересчур.

Лоутон усмехнулся. Ему ли не знать, как тяжело с женщиной, если она упряма как мул! Отказавшись сопровождать Кейро, он избавился бы от кучи неприятностей.

Увидев Лоутона и Опоссума, Кейро решительно повернулась к очагу. Ей не хотелось показаться индейцу невежливой, но вид Лоутона был ей противен. Она никогда не верила в то, что какой-то мужчина может разбить ей сердце, и просто не понимала Лоутона. Она знала только одно: Лоутон соблазнил ее фальшивыми признаниями, и она дала себе обет, что больше никогда не станет верить пустой болтовне мужчин.

— Не хочешь перекусить, Кей, или ты сыта ненавистью ко мне? — спросил Лоутон, подходя к огню, чтобы согреться.

Кейро ядовито улыбнулась;

— Ненависти хватило бы мне на целый месяц, но я все же поужинаю. К счастью, у еды не такой горький вкус, как у вашего предательства.

Опоссум зачерпнул из котелка, висевшего над огнем, дымящегося варева и молча подошел к столу, жестом пригласив Кейро. Дождавшись, когда Лоутон отойдет, чтобы тоже положить себе в миску рагу, Опоссум улыбнулся Кейро своей беззубой улыбкой. Поблескивая глазами, он опустился рядом с ней за стол.

— Он злобный сукин сын, — доверительно сообщил Опоссум, продолжая хитро ухмыляться. — Преступники его ненавидят, но мне он нравится. — Индеец перевел взгляд на раненую руку Кейро. — Будет лучше, если он понравится и вам.

Кейро не совсем понимала, как ей следует воспринимать слова Опоссума Хитки. Заметив, как хищно поблескивают его антрацитовые глазки, а губы растянуты в хитрой усмешке, Кейро предположила, что он просто болтает, чтобы хоть как-то разрядить неловкое молчание, повисшее в комнате.

В конце концов Кейро пошла на уступки — она была гостьей в доме индейца и решила объявить Лоутону перемирие.

— Спасибо за угощение, Опоссум, и за то, что дали погреться. Интересно, если бы мы с вами могли поменяться местами, вы тоже сумели бы найти в своем сердце местечко для Лоутона? — спросила она, вопросительно изогнув тонкую бровь.

Опоссум отрицательно покачал головой, разметав по плечам черные космы:

— Нет. Я могу выносить его только маленькими порциями. Наверное, он нравился бы мне не так сильно, если бы нам довелось отправиться в дорогу вместе. — Наклонившись к Кейро поближе, Опоссум поделился с ней личными наблюдениями: — Он не слишком хорошо поет. То, что он называет песней, похоже на предсмертный вой койота.

Не сдержавшись, Кейро расхохоталась. Судя по всему, она была не единственной, кого раздражало фальшивое пение Лоутона.

Замечание индейца разогнало тучи в ее душе, а похлебка растопила комок льда, в который превратилось ее сердце. Впервые за последние дни ей стало уютно. Она сидела на грубом самодельном стуле и слушала, как Лоутон беседует с Опоссумом. Пользуясь представившейся возможностью, индеец чуть не заговорил Лоутона до смерти. Вскоре в разговор вмешалась и Кейро. Решив на время забыть свои обиды, она не смогла устоять перед желанием убедиться в том, что красавец гигант все еще переживает из-за своей ошибки.

«Если бы у него было сердце, — с грустью подумала Кейро, — я пошла бы на все, чтобы разбить его. Тогда этот чурбан смог бы понять, какую боль причинили мне его лживые признания в любви». Душевные раны заставляли Кейро страдать ничуть не меньше, чем простреленное плечо.

На следующее утро из-за облаков выглянуло солнце, и, посмотрев в окно, Кейро увидела, что всю прерию покрыл густой белый ковер снега. Теперь пейзаж выглядел гораздо приветливее, но теплее не стало, в том числе и у нее на сердце.

Поблагодарив Опоссума за гостеприимство и сунув ему в руку несколько монет, Лоутон вышел вместе с Кейро. Она, всегда отличавшаяся невиданным упрямством, не позволила ему подсадить себя в седло.

Заметив ее выходку, Опоссум спрятал улыбку и подошел к Лоутону, который подтягивал подпругу на своем видавшем виды седле.

— Ты мог бы оставить белую женщину у меня, — предложил индеец. — Глядишь, весной она и растает.

— Сомневаюсь, — проворчал Лоутон, нагибаясь под брюхо лошади, чтобы застегнуть пряжку.

— Если она останется с тобой, то не оттает до самого лета, — предостерег приятеля Опоссум.

На это Лоутону нечего было возразить. Более того, про себя он подумал, что Опоссум — неисправимый оптимист.

Взмахнув на прощание рукой, Лоутон развернул жеребца на запад и поскакал, с трудом прокладывая себе дорогу по снегу. Как он и подозревал, стоило им распрощаться с Опоссумом, как к Кейро вернулась ее ледяная холодность. У Лоутона было время обдумать то, что сказал ему Опоссум, видевший Кейро — или похожую на нее женщину — около месяца назад, и теперь он чувствовал, как в его душе просыпаются уснувшие было подозрения. Кто она на самом деле?