сомнения. — Может быть, она хотела избавиться от тебя без помощи Гардинеров и выстрелила в убийцу только потому, что испугалась, когда ты прицелился в нее. Может быть, Гардинеры все же поджидают тебя в каком-нибудь укромном месте, на что и намекала посланная ими телеграмма».

Все это было вполне вероятно. Однако Лоутон по-прежнему не мог взять в толк, с какой стати эти трое решили на него напасть.

В голове Лоутона роились тысячи вопросов и ни одного ответа. И он приступил к самой неприятной обязанности — ему предстояло предать земле убитых. Он надеялся, что Кейро немного успокоится, пока он будет заниматься этим нерадостным делом.

Когда Лоутон вернулся, Кейро уже лежала, завернувшись. в одеяло. С Лоутоном она не разговаривала и, казалось, даже не замечала его присутствия. Поначалу она продолжала осыпать его оскорблениями, но потом притихла, всем своим видом демонстрируя молчаливое презрение.

Терзаемый сомнениями и раскаянием одновременно, Лоутон завернулся в свое одеяло, понимая, что уснуть ему удастся едва ли.

На следующий день значительно похолодало, впрочем, Кейро не была уверена, что именно этим объясняется неукротимый озноб, охвативший не только ее тело, но и душу. Натянув на себя целый ворох одежды в тщетной попытке спастись от пронизывающего ветра, она продолжила путь, следуя за мужчиной, которого успела полюбить, но теперь возненавидела с такой же неуемной страстью. Он окончательно пал в ее глазах, и Кейро не могла сдержать своего отвращения, ловя на себе взгляды Лоутона. Когда же он в очередной раз принялся напевать себе под нос «Скачу к своей Л у», она не выдержала.

— Я уже говорила, что вы начисто лишены слуха, — в раздражении выпалила она, — и ваше бессмысленное мычание ничего не меняет!

— Должен же я чем-нибудь занять свои мысли, раз уж ты не разговариваешь со мной, — объяснил Лоутон.

Ледяная холодность Кейро вкупе со все время ухудшающейся погодой не способствовали хорошему настроению Лоутона. Вдобавок его по-прежнему мучило чувство вины за свой поступок. Он понимал, что в присутствии Кейро едва ли сумеет вернуть себе способность ясно мыслить. Но и расстаться с ней было невозможно. Не исключено, что стоит ему выпустить ее из виду, как она подкрадется и подстрелит его. Судя по всему, она все еще здорово злилась.

— Занять мысли? — переспросила Кейро. — Какие мысли? Насколько я могу судить, у вас их нет и не может быть.

— Черт возьми, я же извинился!

— Извинились? — фыркнула Кейро, — И думаете, что вам достаточно извиниться, а потом взмахнуть рукой, и все волшебным образом изменится и станет как раньше? — Она гневно сверкнула глазами. — Что ж, даже если вы извинитесь сто раз подряд, моя рука все равно будет болеть ничуть не меньше.

«И мое сердце тоже», — добавила Кейро уже про себя.

— Что мне сделать, чтобы доказать тебе, что я действительно сожалею о своей ошибке?

— Прыгнуть со скалы в пересохший ручей, вот что, — ехидно проговорила Кейро.

Лоутон вздохнул:

— Когда-нибудь ты и сама поймешь, что можно было подумать, увидев, как ты стоишь, прицелившись мне в голову из пистолета.

— Я целилась не в голову, а поверх, — поправила его Кейро, повышая голос с каждым словом. — И вы заметили бы это, если бы не ваша болезненная подозрительность!

— В тот момент разобраться, кто в кого стреляет, было чертовски трудно, особенно если учесть, что пули летели в меня со всех сторон, — огрызнулся Лоутон.

— Удивительно, как это вы до сих пор не пристрелили Вуди или Такера, — язвительно парировала Кейро, но тут же застонала от боли: гнедой мерин перепрыгнул через встретившуюся ему на пути рытвину, и его прыжок отозвался в ее раненом плече.

— Может быть, сделаем привал? — предложил Лоутон, заметив, как побелело и исказилось тонкое лицо его спутницы.

— Что? Вы хотите, чтобы я добровольно продлила свое пребывание в вашем противном мне обществе? Нет уж, благодарю. Я считаю минуты до того момента, когда наконец избавлюсь от вашего присутствия.

— Мне просто показалось, что ты устала, — пробормотал Лоутон.

Должно быть, Кейро обдумывает новый план его убийства. Может быть, до того она и не собиралась его убивать, но теперь-то уж точно передумала.

Выхватив из кобуры свой «миротворец» с рукояткой из слоновой кости, Лоутон сунул его в руку Кейро:

— Держи. Можешь пристрелить меня, только давай наконец покончим с этим. Уверен, что нам обоим станет гораздо легче.

— Мне станет легче при одном условии — если я буду уверена, что вам стало хуже, — ядовито заметила Кейро, сверкнув глазами.

Из низких облаков, вот уже два дня висевших над голосами путников, словно серое покрывало, повалили хлопья снега.

— Проклятие, — простонала Кейро. — Для снега еще слишком рано. Правду говорят, что на обеих территориях погода меняется каждый день.

Прикрывая лицо от снега, Лоутон пониже надвинул свою широкополую шляпу. Судя по всему, природа решила окончательно его заморозить, довершив то, что начала Кейро. К тому же теперь Гардинерам будет еще проще выследить его: лошадиные следы на снегу выведут на них не хуже карты.

Наказав себе держаться начеку, Лоутон свернул на запад, к ферме индейца племени крик, никогда не отказывавшего путникам в крове, пище и бесконечных разговорах. Лоутон был рад любой возможности отгородиться от; огнедышащей ведьмы, готовой вцепиться в него. Ему хотелось увидеть рядом с собой хотя бы одно дружеское лицо!

Из страха или недоверия многие индейцы, населявшие Индейскую территорию, — впрочем, это относилось и к ее белым жителям, — весьма неохотно оказывали помощь властям, однако Опоссум Хитки был среди них исключением. Во время своих рейдов Лоутон неоднократно натыкался на целые селения, предоставлявшие убежище преступникам, скрывавшимся от правосудия, в обмен на то, что бандиты не будут вторгаться на их территорию. Существовала еще и особая прослойка, состоявшая из людей, не гнушавшихся воровства и продажи индейцам виски, — они также охотно оказывали преступникам всяческое содействие. Однако, неподвластный этим веяниям, Опоссум усердно трудился на ферме и не позволял вмешиваться в свои дела ни белым, ни индейцам. Его бревенчатая лачуга стояла в стороне от хоженых дорог, и сюда частенько наведывались как мирные путники, так и беглые головорезы. Она располагалась на холме, в небольшой роще, и Опоссум мог заметить приближение нежданных гостей задолго до того, как они постучатся в его дверь. Лоутон никак не мог разгадать, каким образом Опоссуму удавалось буквально раствориться в воздухе, если возле его жилища появлялись преступники с намерением опустошить его кладовые или попросить убежища. Однако спросить индейца об этом напрямую Лоутон не решался. Он понимал, что для Опоссума это единственный способ защиты на тот случай, когда недобрый ветер принесет к его порогу очередных головорезов.

Большинство проживавших на территории индейцев не отличались разговорчивостью при встрече с белым человеком и в ответ на заданный вопрос ограничивались жестами и невнятным бормотанием. Впрочем, Лоутон убедился, что большинство индейцев отличались также поразительной честностью — в отличие от своих белых соседей. Если индеец сообщал властям какую-нибудь информацию, можно было не сомневаться в ее правдивости. И если индеец что-нибудь обещал, он всегда держал слово. Проникнувшись симпатией к кому-нибудь из офицеров, любой из них готов был поставить на карту собственную жизнь ради своего друга. И тем не менее среди белых находилось немало тех, кто называл индейцев варварами и язычниками, хотя кое-кому не мешало бы поучиться у них честности.

Опоссум Хитки обучил Лоутона некоторым приемам, позволявшим выслеживать преступников в прерии. Следуя наставлениям умудренного жизнью Опоссума, для того чтобы обнаружить прервавшийся след, Лоутон подъезжал к одиноко стоящему дереву или скале. В прерии нелегко было найти какие-нибудь