металлических пружинок и рассыпала их по полированной поверхности стола, затем два сломанных карандаша, маленькое зеркальце и табакерку. Оттопырив карман и заглядывая внутрь, она досадливо поморщилась и возобновила поиски. На свет появилась обширная коллекция деталей часов. Рансом воздержался от вопроса, откуда они взялись, но твердо решил в самое ближайшее время проверить состояние всех часовых механизмов Фолкон-Хилла.

– Вот же, – сказала она, – вот она, нашла…

В самой глубине кармана она пыталась ухватить какой-то маленький, ускользающий предмет и после упорной борьбы наконец с триумфом вытащила его.

– Семя подсолнуха, – увидел Рансом.

– Он обожает его! – Она обежала вокруг стола и нагнулась, двигая семечко в направлении колючего шарика на пальце Рансома. – Вот так… Смотри.

Прошла минута.

– Я смотрю, – сказал Рансом.

Она жестом попросила его замолчать. Он склонил голову, наблюдая, как солнце освещает ее волосы и как она, согнувшись, внимательно смотрит на ощетинившегося зверька. Руки ее покоились на поверхности стола, тонкие пальцы были изящно изогнуты. Общее впечатление немного портило пятнышко смазки на одном из них. Простая хлопчатобумажная блуза слегка колыхалась, приоткрывая прелести, находящиеся под ней.

– Иди сюда и поцелуй меня, – сказал он. – Ежик никогда не раскроется, пока мы на него смотрим.

Она подняла голову и откинула с лица выбившийся локон.

– Ты думаешь? – Лицо ее выражало сомнение. – Я никогда не наблюдала за ним достаточно долго.

– Мерлин, мне больно. Очень больно. Мне нужно как-то отвлечься.

Она нахмурилась. Затем лицо ее осветилось застенчивой улыбкой. Она уставилась на собственные пальцы:

– Наверное… если только ты не пытаешься заставить меня сделать что-то, чего я не хочу.

– Конечно же, нет. Это просто обходной маневр. По-моему, ежик стесняется. Ему не нравится, когда люди на него смотрят. Мы должны показать, что полностью забыли о нем.

Она снова подошла к нему, уже не улыбаясь. Лицо ее было серьезно, волшебные серые глаза чисты и ясны, как луна.

– Ты думаешь, это и вправду поможет?

Выражение лица, тон, легкое напряжение бровей – все говорило о том, что вопрос этот задан совершенно серьезно. У него пересохло во рту.

– Нет, – честно прошептал он, – я просто хочу тебя целовать.

Она наклонила голову. Указательным пальцем осторожно очертила контуры его губ. Рансом закрыл глаза. Его наполняло желание – горячее, требовательное, едва поддающееся контролю. При первом трепетном касании ее губ ему пришлось схватиться за край стола. Тот факт, что раненая рука была уже свободна, едва ли достиг его сознания. Он весь растворился в ее неловком поцелуе, в застенчивой нежности ее касаний и запрокинул голову, надеясь на большее…

– Сработало!

Она резко вывернулась, и он почувствовал себя обманутым.

– Смотри, – сказала Мерлин, не обращая внимания на прошептанное им ругательство. – Я же говорила!

Рансому не нужно было глядеть на ежа. Он осмотрел освобожденный палец в надежде, что его не придется ампутировать. Проколы оказались не такими глубокими, как он опасался, хотя палец яростно ныл и кровь залила всю промокательную бумагу. Он обернул палец платком и уставился на ежика, который уже успел справиться с единственным семечком и теперь подергивал черной пуговкой носа в поисках нового угощения.

– Я нахожу ваше присутствие излишним, – сообщил он зверьку. – Будьте добры проследовать в место вашего расположения, и желаю вам по пути свернуть свою колючую шею.

– Вот. – Мерлин раскопала еще одно семечко. – Иди сюда.

Оттопырив карман, она помахала семечком у ежика перед носом. Тот с готовностью поковылял за приманкой, свесился с края стола и стал вытягивать передние лапки до тех пор, пока гравитация не сделала свое дело и он не рухнул прямо в передник Мерлин. Семечко она кинула вдогонку, а затем смела туда же все свои пружинки и прочие мелкие детали. Пока ежик вертелся, из кармана доносилось позвякивание, затем он удовлетворился своим новым положением и затих.

– Надеюсь, – сухо сказал Рансом, – что, когда мы поженимся, ты перестанешь всюду таскать с собой маленького телохранителя.

Как только эти слова сорвались с губ, он захотел взять их обратно. Серьезная тактическая ошибка – говорить так, как будто их разногласие уже разрешилось. И то, как сдвинулись ее брови, ясно показало, что его оговорка не осталась незамеченной.

Дед всегда учил: чтобы загладить промах, нужно перейти в наступление.

– Почему ты не хочешь? – спросил он, прежде чем она успела в очередной раз отказать ему.

Она опустила ресницы:

– Я люблю ежика. И, может быть, мне действительно нужен телохранитель.

– Ты знаешь, о чем я, Мерлин. Ты собиралась сказать, что не хочешь за меня замуж.