Он собирался растянуть все подольше, наказать ее таким образом, но, когда они сблизились, она приняла его с такой страстью, так охотно отдалась ему, что он был не в состоянии сдерживаться. Раньше он никогда не терял над собой контроля. Это он-то, после всех прожитых лет! Ни с одной женщиной он не испытывал таких чувств. Только с ней. И он хотел снова испытать с ней то же.

— Майкл, — прошептала она. Он поднял голову и посмотрел на нее.

Ее щеки пылали, губы опухли от поцелуев. Сент снова поцеловал ее, крепко и неторопливо.

— Да?

— Это всегда так… прекрасно?

Теперь он мог действительно наказать ее, если бы захотел, сказав что-либо по своему выбору. Вместо этого он покачал головой:

— Нет, не всегда. Ты неподражаема, Эвелина.

Нахмурившись, с явной неохотой, он повернулся на бок, держа руку на тонкой талии и удерживая девушку между собой и стеной. Мысли еще путались у него в голове, но он знал, что не хочет, чтобы она покинула его. По крайней мере до тех пор, пока он кое в чем не разберется. И до тех пор, пока решит, что делать дальше. Кроме того, конечно, что снова заниматься с ней любовью. Неоднократно и часто.

Опершись подбородком на согнутую в локте руку, он посмотрел на нее. Она улыбалась, нежные пальцы касались его небритой щеки.

— Я знала, что у тебя доброе сердце.

— При чем тут мое сердце? — спросил он, стараясь не обращать внимания на ту бурю, которую нежное прикосновение вызвало в его груди.

— Помнишь? Ты сказал, что, если я отдамся тебе, ты не станешь закрывать приют. Вот почему мы… — Она нахмурилась, очевидно, заметив подозрение в его глазах. — Разве не так?

Сент сел.

— Ты хочешь сказать, что торгуешь собой ради этого отродья?

Это было неприемлемо. Она хотела его, а не что-то от него. В противном случае она становилась такой же, как и все остальные. А она не была такой, как все.

— Нет! Я хотела… заниматься этим с тобой. Но мы заключим сделку. Вот почему ты хотел быть со мной, разве не так? Так ты сдержишь свое слово?

— Я хотел быть с тобой, Эвелина, — проворчал он, но странное мучительное чувство продолжало разрастаться в его груди. Возможно, его сердце износилось. Говорили, именно это случилось в конце концов с его отцом. — И это не означает ничего другого.

Она села рядом, такая очаровательная и нежная и все еще ужасно наивная в отношении его опустошенной души.

— Но ты дал слово.

— А ты похитила меня. Помнишь об этом, моя любовь?

Сент показал свою ушибленную, потертую лодыжку, и она задохнулась.

— Я не хотела причинить тебе боль.

— Я знаю, — проворчал он, схватив свои брюки.

— Прошу тебя… — начала Эвелина, но тут же изменила свое намерение. — Если ты собираешься отдать меня под арест, — с усилием произнесла она, — пожалуйста, только скажи, что во всем виновата я одна. И больше никто.

Стараясь не обращать внимания на просьбы, которые продолжали вызывать тягостное волнение в его груди, он, скрипя зубами, натянул на больную ногу рваный сапог. Надев второй, он поднял грязную рубашку и надел через голову. Нужно поскорее уйти, прочь от нежной кожи и медовых губ — чтобы подумать.

— Майкл, — все же продолжала она, положив ладонь на его руку, — Сент, не обвиняй детей. Пожалуйста. За них некому заступиться.

Он взглянул на нее, высвободил руку и встал.

— У них есть ты, — пробормотал он и выскользнул за дверь.

Хотя она ожидала, что он запрет ее в темнице, он не закрыл дверь и поднялся по лестнице, оставив девушку в тишине при свете свечи.

— О нет, — прошептала Эвелина, и горькие рыдания вырвались из ее груди. Теперь всех их арестуют. Политическая карьера Виктора будет уничтожена, а дети лишатся приюта, сменив его на тюрьму. И все из- за того, что она всех подвела. Снова. Ей всего только надо было убедить Сента, что у него есть сердце и он должен прислушиваться к нему. Ей всего лишь надо было придумать способ удержать его от намерения снести приют.

А она потерпела неудачу самым жалким образом. И теперь из-за собственного тупого вожделения и упования на ужасного бессердечного мужчину она окончательно погибла. Теперь все погибло.

Джансен распахнул парадную дверь особняка Холборо в тот момент, как Сент ступил на последнюю ступеньку крыльца.

— Милорд, — кланяясь, сказал дворецкий, — мы уже начали удивляться, куда…

— Мне нужны бутылка виски, полцыпленка и горячая ванна. Все в мои личные покои. Немедленно.

— Слушаюсь, милорд.

Сент понимал, что его вид оставляет желать лучшего. Он явился домой небритый, грязный, в рубашке навыпуск, без плаща, сюртука и галстука. Но в данный момент ему было наплевать, как он выглядит. Целых семь дней он провел в подвале, в кандалах, прикованный к стене, а никто ничего даже не заметил. Никто, кроме Эвелины Марии Раддик. И она сильно ошиблась, полагая, что может изменить его — причем в лучшую сторону. Ха! Ну что ж, теперь он ей покажет.

Его спальня наверху выглядела как обычно. Темная мебель красного дерева, темные обои на стенах и тяжелые темные шторы на окнах, не пропускающие дневного света. Прихрамывая, с угрюмым видом он подошел к ближайшему окну и отдернул в сторону темно-синее полотнище, затем отодвинул щеколду и настежь распахнул окно. Не останавливаясь, он проделал эту операцию со всеми пятью окнами, пока слуга таскал в комнату тяжелые ведра с горячей водой. После недели, проведенной в полной темноте, Сент по- новому оценил преимущества дневного света.

Его камердинер поспешно вошел в комнату, но буквально остолбенел, едва переступив порог.

— Милорд, ваше… — Пемберли указал на одеяние маркиза, — пла…

— Я знаю, — проворчал Сент. — Уйди.

— Но…

— Вон!

— Да, милорд.

Меньше всего Сент нуждался сейчас в камердинере, который стал бы распространять сплетни о его странном возвращении в столь неприглядном виде и в особенности о лодыжке и царапинах, оставленных Эвелиной на спине. Как только ему доставили виски и закуску, он захлопнул дверь, запер ее и без сил опустился на стул. Снять рубашку оказалось легко, но вот сапоги… Он стянул правый сапоги швырнул на пол, затем принялся за левый. Черная кожа полностью утратила гладкость и блеск, а после того как он снял сапог, лодыжка еще сильнее распухла, посинела, местами почернела, потертая кожа вздулась. Час назад она еще не выглядела так скверно. Но тогда его занимали совсем другие мысли. Сбросив брюки, постанывая от боли, он ступил в ванну и медленно погрузился в горячую воду.

Перегнувшись через край ванны, Сент подтянул к себе стул и поставил на него тарелку с едой, так что теперь он мог заняться куриной ножкой. Он поглядывал на виски, но, нежась в горячей ванне, уже не испытывал прежнего жгучего желания выпить.

Эвелина Мария Раддик. При своем образе жизни Сент часто оказывался обладателем информации, которая могла погубить чьи-то браки, состояния или его приятелей. По большей части он хранил эти секреты, потому что осведомленность развлекала его. Впервые он владел информацией, которая могла