Двигаясь очень медленно, Джейми перекинул ногу через покрытую попоной спину лошади, продолжая свои ласковые уговоры, и наконец осторожно опустился в седловину. Лошадь тихонько заржала, затем с шумом выпустила из ноздрей воздух, но всадник был настойчив и голос его все журчал — спокойно, даже шутливо.

Но вот кобылка повернула голову и увидела нас с мальчиком. Восприняв наше появление как угрозу, она снова визгливо заржала и ринулась на нас, сбросив Джейми прямо на забор. Она храпела и лягалась, пыталась сорваться с привязи, которая ее удерживала. Джейми откатился под забор, подальше от ударов копыт. Потом с трудом поднялся на ноги, выругался по-гэльски и повернулся посмотреть, чем вызвана такая незадача в его работе.

Но едва он увидел, кто к нему явился, как угрожающее выражение лица сменилось приветливым, хотя наше появление оказалось далеко не столь удачным, как можно было пожелать. Правда, корзина с едой, предусмотрительно врученная нам миссис Фиц, тоже сделала свое дело: добрая женщина и в самом деле хорошо знала молодых мужчин.

— Уймись ты, проклятая животина, — прикрикнул Джейми на лошадь, которая все еще фыркала и танцевала на привязи.

Джейми наградил юного Алека легким шлепком, поднял свалившуюся с лошади попону, отряхнул от пыли и галантно протянул ее мне: присаживайтесь!

Тактично не упоминая неприятное происшествие, я уселась, налила Джейми эля, подала хлеб и сыр.

Ел он как-то очень сосредоточенно, а я почему-то вспомнила о его отсутствии на прошлом обеде в холле и спросила его, почему он туда не пришел.

— Проспал, — ответил он. — Я ушел спать сразу после того, как оставил вас в замке, и не просыпался до вчерашнего утра. После суда в холле я малость поработал, потом присел на вязанку сена отдохнуть перед обедом.

Он рассмеялся.

— Проснулся нынче утром на том же месте оттого, что лошадь подошла и начала хватать губами мое ухо.

Долгий отдых явно пошел ему на пользу: синяки, конечно, потемнели и были заметны, но кожа вокруг них имела здоровый нормальный цвет, а про аппетит и говорить нечего — оказался отменным.

Джейми съел все и даже, слегка послюнявив палец, подобрал крошки хлеба с рубахи и отправил их в рот.

— У вас хороший аппетит, — заметила я с улыбкой. — Думаю, проголодавшись, вы бы и траву стали есть.

— Приходилось и траву есть, — ответил он совершенно серьезно. — Вкус у нее ничего, но сытости — никакой.

Я удивилась и решила, что он просто шутит.

— Когда же это было? — спросила я.

— Зимой в позапрошлом году. Я тогда жил, прямо скажем, без удобств… в лесу… с другими парнями. Мы делали набеги на границу. Выпала нам несчастливая неделя или даже побольше недели, когда съестного у нас, можно сказать, ничего не оставалось, просто говорить не о чем. Перепадало понемножку овсянки от мелких арендаторов, но эти люди такие бедные, что и брать-то у них совестно, — им нечем поделиться. Конечно, они всегда что-нибудь подадут страннику, но если странников целых двадцать человек, это, пожалуй, многовато даже для горского гостеприимства. — Неожиданно он улыбнулся. — Вы когда-нибудь слыхали… нет, откуда вам это услышать? Я хотел спросить, знаете ли вы, как они молятся за столом?

— Нет. И как же?

Он отбросил волосы со лба и прочитал нараспев:

— Что значит «не в суму»? — удивилась я.

Джейми похлопал рукой по споррану, висевшему у него спереди на поясе.

— Очень просто: закладывай в брюхо, а в сумку не прячь.

Он отыскал травинку с длинным стеблем и осторожным движением вытянул стебелек из огрубевшей наружной оболочки. Медленно покрутил травинку между пальцами, так что с колоска облетела пыльца.

— Зима тогда была поздняя и мягкая, к счастью для нас, иначе бы мы не выдержали. Мы ловили силками кроликов, но иногда приходилось есть их мясо сырым, потому что никак нельзя было разжечь огонь. Случалось и оленины отведать, но в те дни, о которых я рассказываю, ничего не попадалось.

Квадратные белые зубы перекусили стебелек. Я вытянула и себе травинку и пожевала кончик. Был он сладковато-кисленький, но съедобная мягкая часть длиной всего в дюйм или около того. Нечего сказать, питательная еда…

— Как раз перед этим выпал небольшой снег, — продолжал Джейми свой рассказ, отбросив изжеванный стебелек и вытянув другой. — Под деревьями твердый наст, а вокруг сплошная слякоть. Я ходил и искал трутовики, грибы, что ли, такие, они прямо на коре снизу на деревьях растут, рыжего цвета. Проломил ногой наст и наступил на травяную кочку. Знаете, вырастают между деревьями на светлом месте пучки травяные. Олени их любят, отыскивают под снегом. Отбросит олень копытом снег с этой кочки и съест ее до корней. Ту, которую я нашел, они пропустили, значит. Ну, я подумал: если олени могут, чем я-то хуже? Голоден я был до смерти, готов был собственные башмаки сварить и съесть, да тогда ходить не в чем, тоже пропадешь. Вот я и сжевал траву, как олень, под самый корень.

— Сколько же времени вы не ели? — спросила я, совершенно потрясенная этим рассказом.

— Три дня совсем ничего, а за неделю всего-то пришлось проглотить немного овсянки с молоком. Да, зимняя трава горькая и грубая, не то что эта.

Джейми взглянул на травинку у себя в руке.

— Но мне на это было наплевать. — Он снова улыбнулся. — Не подумал я тогда, что у оленя четыре желудка, а у меня всего лишь один. Колики начались ужасные. Один пожилой человек потом объяснил мне, что траву надо было хотя бы сварить, но я этого не знал. Да если бы и знал, не утерпел бы, не смог бы ждать, пока сварится.

Вскочив на ноги, он протянул руки, помог мне подняться.

— Пора за работу приниматься. Спасибо за угощение, барышня. Он подал мне корзинку и зашагал к сараю для лошадей, а волосы его на солнце отливали золотом и медью.

Я медленно пошла в замок, раздумывая о мужчинах, которым приходилось жить в холодной слякоти и жевать траву. Только во дворе я спохватилась, что совсем забыла про плечо Джейми.

Когда я вернулась в замок, то, к моему удивлению, у ворот меня ждал один из одетых в килты вооруженных охранников Колума. Сам будет признателен, сообщил он мне, если я пожалую к нему в его личные покои.

В личном кабинете лэрда двойные высокие створки окон были распахнуты, ветер шелестел листвой плененных деревьев, и оттого казалось, что ты на вольном воздухе.

Лэрд сидел за письменным столом и что-то писал, но при моем появлении немедленно встал и поздоровался. Спросил о здоровье и самочувствии и проводил прямо к клетке с птицами, которые особенно