момент решила, что вот бы догнать, поймать ее и навалять ей по шее. Ну потому что мне надо, чтоб позитивно и радостно сейчас, потому что вот сейчас надо народ веселить, тексты читать, а я тут ношусь, как бобик потный. И воротник сбился уже в комок, и шарфик мой, талисман ручной росписи, скомкался в жгутик, и спина мокрая, и физиономия уже блестит вся, тушь на ресницах расплылась, дыхание хриплое, прическа осела уже вокруг лица, глаза дурные… И что? Бежим. И наконец-то мы с мадам прибежали в какой-то зал, где стояли манекены, одетые в исторические костюмы. И мадам, глядя поверх меня (они, синявки, все очень высокие там, с длинными шеями), молча развернулась в обратном направлении и — фьють! — умчалась. Унеслась. А я осталась стоять как идиот. Стою между кринолином и сюртуком, отдуваюсь, жду терпеливо… Правда, переминаюсь, мне же надо в реструм, а в том зале ни намека, ни следа. Постояла я, потом села. И ведь понимала, что назад из этого лабиринта комнат и комнаток, коридорчиков, лестниц я ни за что сама не выберусь. Хогвардс ни в какое сравнение, Хогвардс — скромная хрущевка по сравнению с этим Домом.
Сижу. И никого. А в кабинете директора уже чай накрыт с шарлоткой… И шарлотка такая нарядная, ванилью и яблоками пахнет, еще теплая, пухлая, легкая и припудренная, как молодая купчиха. И там уже собираются друзья. Их специально всех заранее позвали, пока публика собирается. И они ждут. А я еще никого не видела. И там моя курточка висит, и шляпка, и сумка… И они думают, куда Маруська затерялась. А я сижу на диване с витыми ножками. На коричневом. И тихо-тихо… И тыщу лет уже прошло, и я уже начала поскуливать. И вдруг, на мое счастье, влетела Натали, главная синявка и чемпионка мира по всему. По любви к искусству, к творческим работникам, к этому старинному дому, к своим не-от-мира-сего сотрудницам. Я вдруг услышала, как хрустит паркет, и вскочила, как собака в ожидании хозяина… И она влетела, причем в сопровождении той моей Синявки. И, не глядя на меня, хвостом бьющую от радости, Натали тыцнула в меня пальцем — и Синявке: мол, ее давно уже ждут там, кто и зачем ее сюда завел? А Синявка вдруг отвечает:
— А я-то чувствую, что кто-то за мной кра-де-о-о-о-тся… — И добавляет: —
А Натали ей:
—
А Синявка ей:
—
А я смотрю то на одну, то на другую, и крепнет во мне уверенность, что они шпионки и на глазах у меня просто обмениваются паролями, потому что ну не могут так нормальные женщины разговаривать, а главное, еще и понимать друг друга!!!
Я взмолилась, как королевич Елисей, не надо ничего, отведите меня назад. И они, точно так же таинственно переговариваясь, отбуксировали меня назад, и теперь я уже гналась за двумя, и они, как назло, искусно петляли и профессионально запутывали следы, но назад я, уже бывалая и закаленная, все- таки пришла и прямо в объятия к друзьям своим попала. Словом, все было бы счастье, но вопрос дамской комнаты для меня оставался актуальным, и Анечка, завсегдатай этого Дома, красавица и царица вообще, взяла меня за руку, и отвела, и подождала. И отвела назад. Это оказалось совсем рядом. Это потом уже до меня дошло, что я свою Синявку сразу потеряла, которая «следуйте за мной», и осатанело преследовала по всему Дому актеров через переходы и лестницы совсем другую Синявку, очень похожую на мою, в такой же шали и таком же воротничке. Я прямо до сих пор в недоумении.
Вечер прошел необыкновенно душевно: Сергей М. так беззастенчиво гоготал, что заводил всех. Я тоже не могла сдержаться. Только М. Д. сидела с осуждающим выражением лица, суровая, нерадостная, иногда недоуменно водила бровями, поджимала губы, качала головой «неееет-неееет» и закатывала глаза: «Госсспадзи».
Второй раз я заблудилась, когда всех гостей пригласили в ресторан, а я осталась переодеваться. И мне предварительно объяснили, куда идти. И я, уставшая очень, сама пришла в ресторан и облегченно подсела к единственной сидящей там компании. Потому что там сидел кто-то со знакомым лицом. (Потом оказалось, что это актер из сериала в сериал, но я ведь сериалы не смотрю, так, иногда загляну в телевизор на кухне, когда суп варю.) И все там за столом смотрели футбол на экране мобильного телефона. И обсуждали, что кто бы мог подумать еще десять лет назад, что мы по телефону — и футбол! И я тоже засмеялась и покивала согласно. И мне молча поставили рюмочку и в нее налили. Правда, наши все не шли, запаздывали. И я спросила, а где наши. И тот, с тиражированным лицом, абсолютно лысый, с ярко-синими глазами, спросил: а что, мы еще кого-то ждем? А я, заразившись общим безумием, спросила: а разве нет? а почему? и куда? А он сказал, а что, подождать? И умопомешательство продолжалось, потому что с другого конца стола мне крикнули:
— Береговая, ты селедку будешь? Дай нам.
Я тихо спросила у того, со знакомым лицом: а это ресторан или что? А он сказал, ну да, это кафе. А где Береговой? — он спросил. А я ответила, не знаю. А ресторан где? Но в это время был гол, и все закричали: «Гоооол!»
И я тихо встала, передала селедку и пошла. И опять, как приближение долгожданного трамвая, как однозвучно звенящий колокольчик, как рев маяка в тумане, услышала хруст паркета и голос Натали. Она хмыкнула и молча перевела меня в ресторан. И там уже было все понятно и весело.
А потом, уже на выходе, меня догнала то ли моя, то ли та, другая, то ли третья Синявка и попросила надписать мою книгу. И я надписала точь-в-точь как она просила: «Уважаемой свекрови Эльвиры Васильевны в день рождения Ильи Иосифовича. От Татьяны и Вадима».
Кофточка в полосочку
В Москве я жила в очень респектабельном отеле. И, заботясь о безопасности клиентов, администрация ввела систему электронных карточек. То есть вот ты поднимаешься к себе в номер в лифте, вставляешь свою карточку в специальное гнездо, нажимаешь кнопку этажа, лифт останавливается, вынимаешь карточку, подходишь к номеру, вставляешь карточку, открываешь двери, вынимаешь карточку, вставляешь карточку, зажигается свет… О-о-о-о, я вам скажу, для меня, провинциальной, неторопливой, рассеянной — то ключи забуду, то телефон, то паспорт, — это пытка была. В следующий раз я попрошу принимающую сторону поселить меня в отеле, где надо морду куда-нибудь совать, там радужку глаза просвечивать или, на худой конец, отпечаток руки… Потому что тягать за собой все мелочи и не забыть что-нибудь просто невозможно. Словом, намозолила там глаза охране — мотаюсь туда-сюда, вверх-вниз, примелькалась, стала вызывать подозрение: не пью, не курю, мужчины ко мне не ходят. И вообще, почти не ночую в номере. (У меня сестра живет в сосновом лесу практически, так что мне там, в Москве, было делать одной в номере?) А тут звонят как-то. Мол, к вам придет группа из женского журнала в отель. Как придут, позвонят с ресепшн. «Ага, — думаю, — женский журнал, глянец, надо себя в порядок привести». Возилась я часа два, перья чистила. Звонят снизу. К вам гости. Спуститесь за ними, пожалуйста. Я кофточку новенькую, в полоску, карточку свою в руку — и в лифт. Карточку в гнездо, спускаюсь, волнуюсь немного, последний взгляд в зеркало, а там я — полоумная курица в кофточке шиворот-навыворот. А лифт уже остановился на первом, двери во всю ширь гостеприимно: «Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш». И там рядком, с приветливыми улыбками и пакетами подарочными от фирм всяких косметических (Восьмое марта было на носу), трое, и хором:
— Здра-а-авствуйте! Это вы? А это мы!
А я с выпученными глазами, дикая совсем: карточку стремительно — тыц! Ну обратно в щель — тыц- тыц! Двери лифта: «Ш-ш-ш-ш-ш-ш», постепенно скрывая линяющие улыбки моих гостей, и я автоматически жму кнопку своего пятого этажа. А пока лифт поднимается, кофточку быстро снимаю, чтобы перевернуть… Лифт неожиданно останавливается на третьем. Двери: «Ш-ш-ш-ш-ш». Две китаянки: «Ай!» Я в лифте полуголая, кофточка в руке, физиономия красная, глаза выпучены. Они с испугом на меня, войти как-то не торопятся и шеи тянут, лифт оглядывают, может, есть кто, ради кого я — кофточку. А нету. Я опять кнопку первого этажа нажимаю, кофту быстро на себя натягиваю, лифт уже внизу: «Ш-ш-ш-ш-ш». Та же троица, но уже растерянные:
