Рабкор

Кондуктора совершенно ошалели.

Бумага была глянцевитая, плотная, казенная, пришедшая из центра, и на бумаге было напечатано:

'Буде встретишь кого-либо из членов профсоюза железнодорожников, приветствуй его вежливым наклонением головы и словами: 'Здравствуйте, товарищ'. Можно прибавить и фамилию, если таковая известна.

А буде появится член императорской фамилии, то приветствовать его отданием чести согласно форме э 85 и словами: 'Здравия желаю, ваше императорское высочество!' А ежели это окажется, сверх всяких ожиданий, и сам государь император, то слово 'высочество' заменяется словом 'величество'.

Получив эту бумагу, Хвостиков пришел домой и от огорчения сразу заснул. И лишь только заснул, оказался на перроне станции. И пришел поезд.

'Красивый поезд, - подумал Хвостиков. - Кто бы это такой, желал бы я знать, мог приехать в этом поезде?'

И лишь только он это подумал, зеркальные стекла засверкали электричеством, двери растворились, и вышел из синего вагона государь император. На голове у него лихо сидела сияющая корона, а на плечах - белый с хвостиками горностай. Сверкающая орденами свита, шлепая шпорами, высыпалась следом.

'Что же это такое, братцы?' - подумал Хвостиков и оцепенел.

- Ба! Кого я вижу? - сказал государь император прямо в упор Хвостикову. - Если глаза меня не обманывают, это бывший мой верноподанный, а ныне товарищ кондуктор Хвостиков? Здравствуй, дражайший!

- Караул... Здравия желаю... засыпался... ваше... пропал, и с детками... императорское величество, - совершенно синими губами ответил Хвостиков.

- Что ж ты какой-то кислый, Хвостиков? - спросил государь император.

- Смотри веселей, сволочь, когда разговариваешь! - шепнул сзади свитский голос.

Хвостиков попытался изобразить на лице веселье. И оно вышло у него странным образом. Рот скривился направо, и сам собой закрылся левый глаз.

- Ну, как же ты поживаешь, милый Хвостиков? - осведомился государь император.

- Покорнейше благодарим, - беззвучно ответил полумертвый Хвостиков.

- Все ли в порядке? - продолжал беседу государь император. - Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?

- Все благополучно, - отрапортовал Хвостиков.

- В партию еще не записался? - спросил император.

- Никак нет.

- Ну, а все-таки сочувствуешь ведь? - осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз, градусов на 5.

- Отвечай не заикаясь, к-каналья, - посоветовал сзади голос.

- Я немножко, -ответил Хвостиков, - самую малость...

- Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?

- Это... Это до некоторой степени т. Каменев. - ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.

- Тэк-с, - сказал государь император. - Очень приятно. Но вот что, багажные веревки у вас есть?

- Как же, - ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.

- Так вот: взять этого сукина сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, - распорядился государь император.

- За что же, товарищ император? - спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.

- А вот за это самое, - бодро ответил государь император, - за профсоюз, за 'Вставай, проклятьем заклейменный', за кассу взаимопомощи, 'Весь мир насилья мы разроем', за портрет, за 'до основанья', а затем... и за тому подобное прочее. Взять его!

- У меня жена и малые детки, ваше товарищество, - ответил Хвостиков.

- Об детках И о жене не беспокойся, - успокоил его государь император. - И жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя - пионеры. Ведь пионеры?

- Пи... - ответил Хвостиков, как телефонная трубка. Затем десять рук схватили Хвостикова.

- Спасите! - закричал Хвостиков, как зарезанный.

И проснулся.

В холодном поту.

* Михаил Булгаков. Чаша жизни

(Веселый московский рассказ с печальным концом)

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Истинно, как перед богом, скажу вам, гражданин, пропадаю через проклятого Пал Васильича... Соблазнил меня чашей жизни, а сам предал, подлец!..

Так дело было. Сижу я, знаете ли, тихо-мирно дома и калькуляцией занимаюсь. Ну, конечно, это только так говорится - калькуляцией, а на самом деле жалования - 210. Пятьдесят в кармане. Ну и считаешь: 10 дней до первого. Это сколько же? Выходит пятерка в день. Правильно. Можно дотянуть? Можно, ежели с калькуляцией. Превосходно. И вот открывается дверь, и входит Пал Васильич. Я вам доложу: доха на нем - не доха, шапка - не шапка! Вот сволочь, думаю! Лицо красное, и слышу я - портвейном от него пахнет. И ползет за ним какой-то, тоже одет хорошо.

Пал Васильич сейчас же знакомит:

- Познакомьтесь, - говорит, - наш, тоже трестовый. И как шваркнет шапку эту об стол, и кричит:

- Переутомился я, друзья! Заела меня работа! Хочу я отдохнуть, провести вечер в вашем кругу! Молю я, друзья, давайте будем пить чашу жизни! Едем! Едем!

Ну, деньги у меня какие? Я ж докладываю: пятьдесят. А человек я деликатный, на дурничку не привык. А на пятьдесят-то что сделаешь? Да и последние!

Я и отвечаю:

- Денег у меня...

Он как глянет на меня.

- Свинья ты, - кричит, - обижаешь друга?!

Ну, думаю, раз так... И пошли мы.

И только вышли, начались у нас чудеса! Дворник тротуар скребет. А Пал Васильич подлетел к нему, хвать у него скребок из рук и начал сам скрести.

При этом кричит:

- Я интеллигентный пролетарий! Не гнушаюсь работой!

И прохожему товарищу по калоше - чик! И разрезал ее. Дворник к Пал Васильичу и скребок у него из рук выхватил. А Пал Васильич как заорет:

- Товарищи! Караул! Меня, ответственного работника, избивают!!

Конечно, скандал. Публика собралась. Вижу я - дело плохо. Подхватили мы с трестовым его под руки и в первую дверь. Ан на двери написано: '...и подача вин'. Товарищ за нами, калоша в руках.

- Позвольте деньги за калошу.

И что ж вы думаете? Расстегнул Пал Васильич бумажник, и как заглянул я в него - ужаснулся! Одни сотенные. Пачка пальца в четыре толщиной. Боже ты мой, думаю. А Пал Васильич отслюнил две бумажки и презрительно товарищу:

- П-палучите, т-товарищ.

И при этом в нос засмеялся, как актер:

- А-ха-ха.

Тот, конечно, смылся. Калошам-то красная цена сегодня была полтинник. Ну, завтра, думаю, за шестьдесят купит.

Прекрасно. Уселись мы, и пошло. Портвейн московский, знаете? Человек от него не пьянеет, а так, лишается всякого понятия. Помню, раков мы ели и неожиданно оказались на Страстной площади. И на