OCR Гуцев В.Н.

В основе фельетона действительная

бумага, сочиненная на ст. Воронеж

Товарная Юго-Вост и сообщенная нам

рабкором 1011.

Иван Иваныч, Деес товарной станции, вошел в свой кабинет, аккуратно снял калошки, поставил в уголок и уселся за свой стол.

Тут его глаз заметил на столе служебную бумагу. Деес развернул ее, прочитал и немедленно начал рыдать от радости.

- Оценили Дееса... Вспомнили... - бормотал он.

Он позвонил.

- Позвать моего помощника. Сидор Сидорыча, - заявил он курьеру.

- Идите, Сидор Сидорыч, к Ивану Иванычу, - сказал курьер помощнику.

- А что? - спросил помощник.

- Рыдают они, - пояснил курьер.

- Какого лешего рыдает?

- Не могу знать.

- Вот, черт его возьми, - гудел помощник, направляясь в кабинет по коридору, - минутки покою с ним нету. То он смеется, то рыдает, то бумаги пишет. Замучил бумагами, окаянный.

- Что прикажете, Иван Иваныч, - сладко спросил он, входя в кабинет.

- Голубчик, - сквозь пелену дождя сказал Деес, - радость у меня нежданная, негаданная, - при этом вода из Дееса хлынула в три ручья, получаю я назначение новое. Недаром, значит, послужил я социалистическому отечеству на пользу... Церкви и отечеству на утеше... Тьфу, что я говорю! Одним словом, назначают меня. Ухожу я от вас...

'Слава тебе, господи, царица небесная, угодники святители, услышали вы молитвы мои, - думал помощник, - послал мне господь за мое долготерпение, кончилась каторга моя сибирская', - а вслух заметил:

- Да что вы говорите. Ах, горе-то какое! Как же мы без вас-то будем? Ах, ах, ах, ах, ах, ах, аха, ах! - 'Зарыдать надо, шут меня возьми, а я не умею. С четырнадцати лет не рыдал, ах, чтоб тебе'. - Он вытащил платок, закрыл сухие глаза, и наконец ему удалось взрыдать несколько ненатуральным голосом, напоминающим волчий вой.

- Кульеров зовите прощаться, - заметил совершенно промокший именинник.

- Вот уходит от нас Иван Иваныч, - искусственно дрожащим голосом заявил помощник и, пырнув курьера пальцем в бок, добавил тихо: 'Рыдай!'

И курьер из вежливости зарыдал.

Из той же вежливости через пять минут рыдала вся контора Дееса.

Отрыдав сколько положено, она успокоилась и приступила к своим занятиям. Но дело этим не кончилось.

- А знаете что, Сидор Сидорыч, - сказал несколько просохший Деес, ведь я со всеми не могу попрощаться, ведь мне сегодня ехать надо. Как же я расстанусь с дорогими моими сослуживчиками: конторщичками, телеграфистиками, машинистиками, бухгалтерчиками.

'Ой, опять взвоет, это же наказание', - подумал помощник. Но Деес не взвыл, а придумал великолепнейший план.

- Я с ними в письменной форме попрощаюсь. Будут они помнить меня, дорогие мои товарищи по тяжкой нашей работе на устроение нашей дорогой республики...

И тут он сел за стол и сочинил нижеследующее произведение искусства:

'ТОВАРИЩИ!

Получив назначение и не имея возможности лично распрощаться со всеми вами, прибегаю к письменному прощальному слову.

Товарищи рабочие и служащие, проработав вместе с вами более года в непосредственной, низовой, практической, кропотливой, мелкой, но трудной станционной работе, должен отметить то, что отмечалось и до меня несколько раз в нашей советской печати, а именно: лишь только при совместной дружной работе с широкими рабочими массами каждый руководитель может улучшить свое хозяйство, это - в частности, а в общем рабочий класс обязан все советское хозяйство перестроить на новых, наших, пролетарских, началах, т.е. чем скорее восстановит он свое хозяйство, тем скорее улучшит свое личное благополучие и через посредство этого героического неослабного трудолюбия трудящихся...' и т. д. и т. д.

Прошел час, а Деес все еще писал:

'...Уезжая от вас (здесь бумага заляпана слезами), разрешите, товарищи, надеяться мне, что и в дальнейшем вы, рабочие и служащие, как один, будете всемерно поддерживать свой авторитет перед администрацией управления, и не только свой, но также администрации станции, через посредство честного отношения к своим порученным обязанностям, помня, что к отысканию единого правильного делового пути в работе станции с целью достижения еще большего улучшения в рабочем аппарате и удешевления себестоимости нашей добываемой продукции, т.е. перевозки пассажира-версты и пудо-грузо- версты, мы должны быть все вместе, как один, и тем самым добиться устранения препятствий в правильном обслуживании широких трудящихся масс, а в том числе, следовательно, и самих себя в отдельности, а также доказать свою незыблемую преданность интересам рабочего класса СССР'...

Написав весь пудо-груз этой ерунды, Деес, чувствуя, что у него в голове у самого туман, добавил вслух:

- Кажется, здорово завинчено. Что б такое еще им приписать, канальчикам, чтоб они меня помнили? Впрочем, и так хорошо будет.

'Пожелаю вам, товарищи, всего хорошего. До свидания. С товарищеским приветом. Иван Иваныч', - приписал Деес, вместо печати накапал слезами и добавил вверху бумаги:

'Прошу каждого из адресатов по своим конторам объявить сотрудникам'.

После этого он надел калоши, шапку, шарф, взял чемодан и уехал на новое место службы.

А по всем конторам три дня после этого стоял вой и скрежет зубовный, но уже не поддельный, а настоящий. Начальники контор сгоняли сотрудников и читали им вслух сочинение Дееса.

- Чтоб его разорвало, - говорили сотрудники неподдельными голосами, но шепотом. - Ни одного слова нельзя понять, и какого он черта это писал, никому не известно. Ну, слава тебе господи, что он уехал, авось не вернется.

* Михаил Булгаков. 'Вода жизни'

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Станция Сухая Канава дремала в сугробах. В депо вяло пересвистывались паровозы. В железнодорожном поселке тек мутный и спокойный зимний денек.

Все, что здесь доступно оку (как говорится),

Спит, покой ценя...

В это-то время к железнодорожной лавке подполз, как тать, плюгавый воз, таинственно закутанный в брезент. На брезенте сидела личность в тулупе, и означенная личность, подъехав к лавке, загадочно подмигнула. Двух скучных людей, торчащих у дверей, вдруг ударило припадком. Первый нырнул в карман, и звон серебра огласил окрестности. Второй заплясал на месте и захрипел:

- Ванька, не будь сволочью, дай рупь шестьдесят две!..

- Отпрыгни от меня моментально! - ответил Ванька, с треском отпер дверь лавки и пропал в ней.

Личность, доставившая воз, сладострастно засмеялась и молвила:

- Соскучились, ребятишки?

Из лавки выскочил некий в грязном фартуке и завыл:

- Что ты, черт тебя возьми, по главной улице приперся? Огородами не мог объехать?

- Агародами... Там сугробы, - начала личность огрызаться и не кончила. Мимо нее проскочил гражданин без шапки и с пустыми бутылками в руке.

С победоносным криком: 'Номер первый - ура!!!!' - он влип в дверях во второго гражданина в фартуке,