С разбойником, как брат родимый, схож,

Ведь нрав у них по существу все то ж.

Раз Александр от мудреца услышал,

Что если, мол, тиран всех прочих выше

И может он законом пренебречь

И целый город для забавы сжечь

Или стереть с лица земли народец, -

Тогда он, значит, вождь и полководец;

Лишь от разбойника поменьше зла, [269] -

Ведь шайка у разбойника мала, -

Но Каина на нем лежит печать:

Он для людей – отверженец и тать.

Мне книжная ученость не пристала,

Я не хочу, чтоб речь моя блистала

Цитатами, вернусь скорее вспять,

Чтоб попросту рассказ мой продолжать.

Ну, Фебова жена дружка позвала

И долго страсть в постели утоляла.

Ворона в клетке видела все это

И, Фебу верная, была задета.

Он изумлен был песенкой такой:

Она закаркала: «У-крал! У-крал! У-крал!»

«Я от тебя такого не слыхал, -

Феб удивился. – Ты ж умела петь.

Так отчего ж ты стала так хрипеть?

Ведь прежде ты певала так приятно.

Что значит этот возглас троекратный?»

И Фебу тут ворона так сказала:

«Не зря я столь зловеще распевала.

О Феб! Твоей не ценят красоты,

Учтивости, душевной чистоты,

Твоих забот и твоего таланта,

Того, что ты бесценней адаманта.

Мерзавец низкий честь твою украл

И в грязь ее кощунственно втоптал.

Он, этот червь в сравнении с тобою,

Бесчестил ложе здесь с твоей женою».

Чего ж вам больше? Фебу все сказала

И грубыми словами описала

Все в точности, как совершалось зло

И от кого оно произошло.

И отшатнулся Феб, и помертвел он,

И боль ужасная пронзила тело,

И в приступе невыразимых мук

Он взял стрелу, согнул могучий лук

И наповал жену свою убил,

Которую без памяти любил.

Так сделал он. Ну, что еще сказать?

Червь сожалений стал его глодать,

Кифару, лютню, арфу, псалтирьон [270]