Когда я слышу, как шумит народ.
Порой отчаянье меня берет.
Все говорят: «Когда настанет время
Маркграфу умереть, взойдет на трон
Мужицкое Яниколино семя.
Других потомков не оставил он».
Я этим ропотом весьма смущен,
И, хоть в глаза мне говорят иное,
Что толку? Нет душе моей покоя.
Но я хочу с народом жить в ладу,
Поэтому решение такое
Мной принято: мальца я уведу
И поступлю с ним, как с его сестрою.
Решил я также, что от вас не скрою
Свой замысел, а подготовлю вас.
Прошу послушной быть и в этот раз».
Гризельда, выслушав, проговорила:
«Всегда и ныне мой ответ один:
Что вам угодно, мне тем самым мило,
Пускай умрут и дочь моя, и сын
По вашему приказу, господин;
Роптать не буду, лишь скажу, что дети
Скорбь принесли мне, горшую на свете.
Распоряжайтесь вашею рабой.
Ах, не советовать, должна молчать я!
В тот день, как взяли вы меня с собой,
Я дома сбросила не только платье,
Но и свободу. Вся я без изъятья
Принадлежу лишь вам. Любой приказ,
Любой запрет всегда приму от вас.
Когда бы ваша воля мне заране
Была известна, я навстречу ей
Пошла б, не ожидая приказаний.
Ее теперь я знаю, и – ей-ей! -
Лишь послушание в душе моей.
Коль смерть моя была бы вам полезна,
Она была б мила мне и любезна.
Что смерть? В сравненье не идет она
С любовью к вам». Маркграфа столь покорный
Ответ смутил. Он видел, что жена
К нему полна любовью непритворной,
И очи опустил. Хотя бесспорно
Он был растроган, все ж он вышел вон,
Вид сделав, что тоскою омрачен.
И вот дворецкий, – тот, что так безбожно
Когда-то у Гризельды отнял дочь, -
Еще наглей, коль быть наглей возможно,
Теперь унес красавца сына прочь.
Бедняжка мать безропотно, точь-в-точь
