– Но обратите внимание, у нас в замке есть потайная пещера, – произнес Фарфилд с детской запальчивостью. – Там на стене я нацарапал послание, чтобы подурачить Элджернона – это мой младший брат. Он служит капитаном в Королевской Гвардии, – добавил он с гордостью.
Предположить, что лорд, имеющий брата в разведвойсках, мог быть иностранным шпионом, было просто неразумно. Сноуд, наверное, хочет устранить его, как он убрал с дороги папу.
– Какое послание? – спросил Банни.
– Я написал «Прощай жестокий мир. Я не виноват в преступлениях, которые мне приписывает коварный маркиз Олбермарль». Это титул отца, вернее, один из титулов. Он им пользуется чаще других.
– Какое преступление? – опять спросил Банни.
Фарфилд заморгал обескураженный.
– Никакого, это просто шутка, – объяснил он.
Банни произнес:
– А-а, – и натянуто улыбнулся.
Тетя Ловат сказала:
– К сожалению, мы не сможем предложить вам большой развлекательной программы, лорд Фарфилд, вы ведь знаете, у нас траур.
– Если бы не траур, меня бы здесь не было.
Он нахмурился, недовольный этой двусмысленной фразой, и добавил:
– Я хочу сказать, что голуби не подлежали бы продаже, если бы мистер Хьюм был жив.
Наступило молчание. Затем с поклоном в мою сторону Фарфилд продолжал:
– Буду развлекаться голубями, мне этого достаточно.
Его вопрошающий взгляд, в котором сквозило восхищение, казалось включал и меня в его представлении о развлечении, связанном с голубями. Когда чаепитие окончилось, я предложила Фарфилду подняться на голубятню. Он с радостью согласился. От нетерпения он вскочил с места. Я тоже встала, чтобы проводить его.
– Не стоит беспокоиться, мисс Хьюм, – сказал он. – Какой-нибудь слуга…
Он обвел взглядом салон, но слуг не было. У нас их было не так много, чтобы использовать во время чаепития.
– Сюда, пожалуйста, – сказала я, он пошел за мной.
– Может быть, мне пойти с вами? – предложил Банни. Я предполагала раньше, что он должен пойти, но попросить его об услуге значило бы выразить недоверие Фарфилду. поэтому я промолчала.
– Я позабочусь о безопасности мисс Хьюм во время подъема по лестнице, – заверил лорд Фарфилд и взял меня за локоть. Я дала ему понять, что нужно повернуть направо.
– Меня всегда интриговали эти старинные дома, – сказал он, когда мы поднимались по лестнице. Это был не явный комплимент, но я признательно улыбнулась и продолжала подниматься.
– Не кажется ли вам, что подъем очень высокий? – спросил он, когда мы дошли до четвертого этажа.
– Это здесь, милорд.
Он уже с трудом дышал. Я решила рассказать ему о выдающихся событиях, связанных с домом.
– В этой комнате останавливался Чарльз Фокс, – слазала я.
– На этаже, предназначенном для слуг!?
– В наших местах был матч по боксу. Он приехал неожиданно, все комнаты уже были заняты. Он сказал, что его устроят два стула у камина.
– Кто участвовал в матче? – спросил он.
Мне показалось, что более глубокого интереса к знаменитому Фоксу у лорда Фарфилда не было. Видимо, этот молодой человек относился к той категории, которые поражали воображение при поверхностном знакомстве, но теряли обаяние при более длительном общении. Мне он уже казался недостаточно глубоким.
– Одного из них звали Тин Ман.
– Клянусь Богом, я хотел бы посмотреть матч.
Наконец, мы дошли до голубятни. Фарфилд пыхтел, как заведенный мотор, меня это удивило. Мне казалось, что такой безупречно сложенный человек должен быть в лучшей форме. Когда мы вошли, Сноуд сидел на одном из плетенных стульев и курил. Он поспешил нам навстречу. Его работодатель, то есть я, такой чести не удостаивалась.
– Лорд Фарфилд, это…
Сноуд сжал руку Фарфилда в крепком рукопожатии.
– Сноуд. Я ухаживаю за голубями.
– Это лорд Фарфилд, – представила я гостя с неудовольствием. Мне претило его стремление лебезить перед знатью.
– Мне кажется, я вас знаю, – сказал Фарфилд, рассматривая Сноуда с интересом.
– Думаю, мы встречались в Брэнксэм Холл три года тому назад, Ваша Светлость. Очень мило, что вы запомнили.
– Конечно! Брэнксэм Холл. У герцога были состязания лошадей в упряжках.
– И вы победили. Вы прекрасно правите лошадьми, ваша Светлость. Я помогал с упряжками и с лошадьми тоже.
Этот день в памяти Сноуда, видно, запечатлелся глубже, чем у Фарфилда, последний не мог припомнить детали, как ни старался.
– Вы правили Билдебабом, карета с арабской позолотой, – напомнил Сноуд.
– Мне хотелось бы, Сноуд, чтобы вы показали лорду Фарфилду голубей, – прервала я их воспоминания.
Он вежливо поклонился.
– С большим удовольствием, ваша Светлость.
Он взял Фарфилда за руку и повел вдоль рядов гнезд. Я не пошла за ними, потому что хотела посмотреть, что Сноуд читал с таким интересом. Представьте мое удивление, когда я увидела томик стихотворений Байрона. Однако вскоре я обнаружила нечто более подозрительное. Из книги торчал уголок листа бумаги и рядом лежало перо. Нужно было посмотреть, что он написал. Убедившись, что Сноуд не смотрит в мою сторону, я взяла книгу. В это время он повернулся и – как мне показалось, угрожающе посмотрел на меня. Я положила книгу на место. Не было сомнений, что он писал донесение. К счастью, Фарфилд отвлек Сноуда вопросом, и мне удалось незаметно вытащить листок. Пройдя в другой угол голубятни, я прочитала то, что на листе было написано. Меня ожидало новое потрясение. Это было любовное стихотворение, посвященное леди. Оно называлось «Голубка». Я прочла:
От удивления я оцепенела. Возможно ли, что это закодированное сообщение? Или это то, чем кажется – выражение любви к сероглазой даме. В любом случае нужно было положить лист на место, прежде чем Сноуд обнаружит, что я его прочитала. Мне удалось это сделать, пока мужчины рассматривали одно из гнезд в дальнем углу. Затем я подошла к ним.
– Что делают самцы, пока самки сидят на яйцах? – спрашивал Фарфилд.
– Они держатся поблизости, – ответил Сноуд.
Я вспомнила, как он объяснял мне, что днем яйца высиживают самцы. Почему он не сказал это Фарфилду? И что еще более странно, почему Фарфилд не знает этого, если он выдает себя за любителя голубей? Несколько позже Фарфилд выразил удивление, что во многих гнездах лежало по два яйца. Два блестящих белых яйца были нормой. Он выдал свое глубокое невежество, и непосвященность его была
