Ита часто замигала пушистыми ресницами; зрители лезли на столы, чтобы лучше было видно. Даже пьяные протрезвели ради такого зрелища; хозяйка, немного обеспокоенная, застыла в кухонных дверях с белой тряпкой наперевес.

Эгерт обернулся к гуардам:

– Ножи! Кинжалы! Что есть, ну!

Через минуту он был вооружен, как еж.

– Ты пьян, Эгерт, – проронил, будто невзначай, другой лейтенант по имени Дрон.

В толпе гуардов вскинулся смуглый молодой человек:

– Да сколько он выпил?! Это же клопу по колено, сколько он выпил, с чего это он пьян?

Солль расхохотался:

– Верно! Фета, вина!

Фета повиновалась – не сразу, механически, просто потому, что не повиноваться приказу гостя у нее никогда не хватало смелости.

– Но… – пробормотала Ита, глядя, как в горло Солля опрокидывается, журча, винный водопад.

– Ни… слова, – выдавил тот, вытирая губы. – Отойдите… все.

– Да он пьяный! – крикнули из последних зрительских рядов. – Он же угробит девчонку, дурачье!

Последовала возня, которая, впрочем, скоро стихла – кричавшего, по-видимому, переубедили.

– Бросок – монета, – пояснил Ите пошатнувшийся Эгерт. – Бросок – монета… Стоять!!

Девушка, попытавшаяся было отойти от дубовой двери, испуганно отшатнулась на прежнее место.

– Раз, два… – Солль вытащил из груды оружия первый попавшийся метательный нож, – нет, так неинтересно… Карвер!

Смуглый юноша оказался рядом, будто только и ждал этого окрика.

– Свечи… Дай ей свечи в руки и одну – на голову…

– Не-ет! – Ита расплакалась. Некоторое время тишину нарушали только ее горестные всхлипывания.

– Давай так, – Солля, похоже, осенила незаурядная мысль, – бросок – поцелуй…

Ита вскинула на него заплаканные глаза; секунды промедления было достаточно:

– Лучше я! – и Фета, оттеснив товарку, встала под дверью и приняла из рук хохочущего Карвера горящие свечные огарки…

…Десять раз срезал клинок трепещущее пламя, и еще дважды вонзался в дерево прямо над девичьей макушкой, и еще трижды проходил на палец от виска. Пятнадцать раз лейтенант Эгерт Солль целовал скромную служанку Фету.

Считали все, кроме Иты – она удалилась на кухню рыдать. Глаза Феты закатились под лоб; меткие руки лейтенанта нежно лежали у нее на талии. Хозяйка смотрела печально и понимающе. У Феты обнаружился жар; господин Солль, обеспокоенный, сам вызвался проводить ее в ее комнату; отсутствовал он, впрочем, не так уж долго, и, вернувшись, встречен был восхищенными, слегка завистливыми взглядами.

Ночь перевалила через наивысшую свою точку и вполне могла называться утром, когда компания покинула наконец гостеприимное заведение; Дрон сказал в спину пошатывающемуся Эгерту:

– Все матери в округе пугают дочек лейтенантом Соллем… Ты, пройдоха!

Кто-то хохотнул:

– Купец Вапа… Ну, тот богач, что купил пустой дом на набережной… Так вот, он привез из предместья… молодую жену, и – что ты думаешь? – ему уже донесли… Бойтесь, говорят, не чумы и разорения, бойтесь гуарда по имени Солль…

Все захохотали, и только Карвер нахмурился, услышав упоминание о купцовой жене. Бросил сквозь зубы:

– То-то я думаю… Кто-то вякнул по простоте душевной, а купец теперь глаз не смыкает… Сторожит…

Он раздраженно тряхнул головой – видимо, купцова жена не первый день занимала его мысли, а ревнивый муж ее успел досадить уже одним своим существованием.

Эгерт, пошатнувшись, остановился, и благостная рассеянность на его лице понемногу уступила место интересу:

– Врешь?

– Если б врал, – отозвался Карвер неохотно. Похоже, разговор был ему в тягость.

Вся компания понемногу встала; кто-то заинтригованно хмыкнул.

Эгерт вытащил из ножен шпагу, свою знаменитую, древней работы шпагу, и торжественно объявил, обращаясь к узкому лезвию:

– Даю обет… Что купец не убережется ни чумы, ни разорения, ни…

Последние его слова потонули в новом взрыве хохота. Карвер помрачнел и втянул голову в плечи.