руки и затиснув пуговицу в другой, он по сложному извилистому маршруту двинулся к железной двери.
Ему ни за что не хватило бы смелости взяться за ручку – но, по счастью или на горе, дверь открылась перед ним сама, выпуская какого-то писца с бесцветным взглядом; Соллю ничего не оставалось делать, как шагнуть вперед, в неизвестность.
Неизвестность обернулась низким полукруглым помещением со множеством дверей, голым столом посередине и скучающим стражником у входа; стражник и не взглянул на вошедшего Солля, а вялый молодой канцелярист, рассеянно водивший по столешнице кончиком ржавого перочинного ножа, покосился вопросительно, однако без особенного интереса:
– Дверь закройте плотнее…
Дверь и без Эгерта захлопнулась намертво, как дверца клетки. Задребезжала прикованная к засову цепь.
– По какому делу? – поинтересовался канцелярист. Вид его, сонный и вполне заурядный, немного успокоил Солля – первый, кто встретил его в столь страшном учреждении, выглядел ничуть не более зловеще, нежели какой-нибудь лавочник. Собравшись с духом, изо всех сил сжав свою пуговицу, Эгерт выдавил:
– Дочь… декана Луаяна из университета… арестована вчера… Я… – он запнулся, не зная, что говорить дальше; канцелярист тем временем оживился:
– Имя?
– Чье? – глупо переспросил Солль.
– Ваше, – канцелярист, по-видимому, давно привык к тупости посетителей.
– Солль, – сказал Эгерт после паузы. Мутные глаза канцеляриста блеснули:
– Солль? Вольнослушатель?
Неприятно пораженный такой осведомленностью, Эгерт через силу кивнул. Канцелярист почесал щеку кончиком ножа:
– Думаю… Погодите-ка, Солль, я доложу, – и, неслышно выскользнув из-за стола, чиновник нырнул в один из боковых коридоров.
Вместо того, чтобы обрадоваться, Эгерт снова испугался – сильнее, чем прежде, до дрожи в коленях. Ноги его сами сделали шаг к двери – дремлющий стражник повел глазами, и рука его рассеянно легла на древко копья. Эгерт застыл. Второй стражник, неторопливо появившийся оттуда, куда улизнул чиновник, оглядел Солля критически – так повар оглядывает принесенную с базара тушку.
Канцелярист, выглянув из совсем уже другой двери, поманил Эгерта согнутым пальцем:
– Идемте-ка, Солль…
И тогда покорный, как приютский мальчик, Эгерт последовал навстречу своей судьбе; в темном коридоре ему пришлось разминуться с плащеносцами. На Солля дохнуло знакомым терпким запахом, показавшимся теперь отвратительным до рвоты; никто из воинов Лаш не поднял капюшона, но Эгерт ощутил четыре холодных внимательных взгляда.
Лицо судьи нависало набрякшими складками, и в складках этих тонули маленькие, пронзительные глаза. Эгерт взглянул в них один раз – и сразу потупился, разглядывая гладкий, с мраморными прожилками пол, на который стекала вода с его собственных вымокших башмаков. Судья изучал его – не поднимая головы, Эгерт чувствовал тяжелый, въедающийся под кожу взгляд.
– Мы ожидали увидеть вас раньше, Солль, – сорванный голос судьи был едва слышен, казалось, каждое слово стоит ему усилия. – Мы ожидали… Ведь арестованная дочь декана Луаяна – ваша жена?
Эгерт вздрогнул. Судье пришлось довольно долго ожидать его ответа:
– Но… мы только должны пожениться… Собирались…
Прошептав эту жалкую фразу, Эгерт проникся отвращением к самому себе, будто, сообщив судье эту сущую правду, он каким-то образом предал Торию.
– Это одно и то же, – прошелестел судья. – Правосудие надеется на вас… На суде вы выступите главным свидетелем.
Эгерт поднял голову:
– Свидетелем… Чего?
За дверью послышались отрывистые голоса и грохот сапог, из-за портьеры вынырнул канцелярист и что-то быстро зашептал судье на ухо.
– Скажите им, что приказ отменяется… – голос судьи шуршал, как змеиная кожа по сухому камню. – Он уже здесь…
Обострившееся чутье Солля безошибочно определило, что речь идет о нем. Он вспомнил стражников, направлявшихся к университету, и облизнул запекшиеся, потерявшие чувствительность губы.
– Вам нечего бояться, Солль, – усмехнулся наблюдавший за ним судья. – Вы всего лишь свидетель… Ценный свидетель, поскольку были близки к семье старого колдуна… Ведь так?
Эгерт почувствовал, как его бледные щеки становятся горячими и красными. Назвать господина Луаяна старым колдуном означало преступить все границы бессовестности – однако страх поглотил порыв Соллевого возмущения, как болото поглощает брошенный в трясину камень.
Судья проронил безучастно:
– От свидетеля требуется одна лишь доблесть – говорить правду… Вы знаете, как тяжело обошелся городу Мор. Вы знаете, что он явился не сам собой…
Эгерт напрягся.
