Король чуть приподнял бровь. Я солгала, он это понял. Принц по-прежнему смотрел вдаль. Неезженая дорога, поросшая травой и кустами, вела вперед и вперед, терялась за холмом. А впереди стояли тучи – плотной черной стеной.

Над караваном висела зловещая тишина. Если бы принц догадался отстать! Я поговорила бы с Обероном начистоту… Вот ведь дурацкое положение! Заговорить – получится, будто я сплетница и ябеда к тому же. Не заговорить – выходит, что я вру.

– Я хотела спросить только… Наш мир – мой настоящий… то есть родной мир… может быть, в нем тоже когда-то было Королевство? А потом Королевство покинуло его, мир разросся, изменился, стал таким, как теперь?

Крокодилоконь по имени Фиалк обернул ко мне зубастую морду. Удивленно покосился карим глазом: как ты, мол, догадалась?

Принца не интересовали отвлеченные вопросы. Он не повернул головы.

Оберон улыбнулся:

– Знаешь… Не исключено. Может, и было такое Королевство. Давным-давно. Уже никто толком и не помнит.

– Ну, кто-то помнит, – сказала я, помолчав. – Ведь если бы того Королевства не было – зачем бы я пришла к вам? Зачем бы училась волшебству, вместо того чтобы сидеть дома и смотреть телевизор?

Принц оживился:

– Телевизор – это штука, которая показывает картинки?

– Мне нравится ход твоей мысли, – серьезно сказал Оберон, не слушая сына. – Да. Наверное, ты права.

И он так это сказал, что на душе у меня снова стало спокойно. Пусть отец и сын не всегда понимают друг друга, пусть с принцем связана какая-то тайна – но Оберону я могу верить до конца, что бы там ни было.

– Горы. – Король протянул вперед свой черный посох. Я посмотрела, куда он указывал…

То, что раньше казалось тучами, обернулось на самом деле немыслимыми, страшенно высокими, покрытыми снегом горами.

Мы разбили лагерь у подножия скалы, треугольной, похожей на парус. Здесь везде был камень, скалы торчали тут и там, как щербатые зубы. Стемнело моментально, будто выключили свет. Я как раз занималась своими делами в укромном местечке. Выбралась оттуда, на ходу застегивая штаны, выпучив в темнотищу глаза: ничего же не видно!

Постояла, поморгала, понемногу сориентировалась. Костры, разведенные стражей и поварами, светили тускло: экономили топливо. Можно, конечно, идти на свет, но где гарантия, что по дороге не угодишь ногой в щель, не свалишься в яму, не покалечишься?

– Гарольд? Гарольд, ты где?

В ответ пришел откуда-то ветер, пробрал до костей, но главное – принес звуки. Странные, смазанные, жутенькие.

– Гарольд? Помоги мне!

Над королевским шатром вдруг зажегся круг света. Сразу стали видны и повозки, и карета, и сам шатер, и люди вокруг…

И Гарольд. Он нашелся совсем рядом, с посохом наперевес:

– Звала?

– Ну… потерялась, в общем.

– Ты дура, да? «Помоги мне» – это сигнал, что напали враги!

– Я не знала…

– Тс-с-с…

Мы замолчали. Люди у костров молчали тоже; снова потянуло ветром. Крики… звон металла… Грохот… Вопли…

Я вцепилась Гарольду в рукав.

– Что это?

– Эхо, – ответил он шепотом. – Это ведь граница… Тут ветер носит отголоски всех битв, которые только были на свете. Не обращай внимания, это безопасно.

Держась друг за друга, мы вернулись к повозке, у которой привязаны были наши кони. Пастись тут было негде – и лошади проводили время, сунув морды в мешки с овсом.

– Гарольд… ты не замечал, что принц сегодня странный?

– Будешь странным, на его-то месте…

– А что у него за место?

– Он принц, понимаешь? Такая должность. А он хочет быть королем. Хотя бы в будущем.

– О-о, – от этой мысли мне сделалось неприятно. – Он что же… ждет, когда Оберон умрет?

– Перестань. Он порядочный человек, любит отца… Но, конечно, ему нелегко. Еще высочества эти… от них кто хочешь с ума сойдет.

Мы подошли к самому большому костру. Стражники без слов подвинулись, давая нам место.

– Что, братцы-волшебники, – сказал тот усатый, что не пустил меня вчера в шатер к Оберону. – Битву на Перевале слышали?

– Это не Перевал был, – возразил другой, бородатый. – Там слоны ревели. Боевых слонов на Перевале не водилось. Это осада Кремня.

– Тихо! Опять…

Над лагерем прокатилось далекое эхо – явственно слышались рыдающие тонкие голоса. Я зажала уши.

– А это я уже не знаю что такое, – пробормотал усатый. – Разграбление Городища, что ли? Скорее бы смотаться отсюда, я знаю одного парня, который вот так сидел-сидел на границе – и сбрендил…

– Вы как хотите, – сказала я как могла спокойно, – а я иду спать. С меня на сегодня достаточно.

Мы шли в темноте. Ни один факел не мог ее рассеять; я держалась одной рукой за конский хвост – это была лошадь Гарольда. Другой рукой тянула за уздечку Серого. Или он меня тянул. Он вообще был смелее и умнее меня: то и дело прижимался боком к плечу, согревая и поддерживая, давая понять, что конец пути близок.

Потом мы шли – вереницей – в густом облаке, липком и почти непрозрачном.

А потом облако рассеялось, и я увидела, что все мы – все маленькое Королевство – стоим плечом к плечу на нешироком каменном карнизе. Слева – отвесная стена. Справа – пропасть. Клубится какой-то бурый дым, пахнет удушливо и гадко. Небо темно-серое, картонное, и вокруг ни кустика травки. Ни листочка. И нас так мало, жалкая горстка людей. Мы напуганные, мы такие беззащитные… Гарольд ткнул меня локтем в бок:

– Приготовь посох.

– Что?

– Оружие вынимай, а не «что»!

Я засуетилась, запуталась в ремешках на футляре (посох был приторочен к седлу). Наконец высвободила свое оружие, взялась двумя руками, мельком вспомнила наставление Ланса: «Между навершием и правой рукой должно помещаться от локтя до двух…»

– Готова? – прошипел Гарольд.

В ту же секунду в серое картонное небо ударил ярко-белый луч. И сразу же – красный луч. Гарольд, коротко вздохнув, ударил в камень своим посохом – из навершия вырвался синий луч; все ждали только меня, меня-неумеху…

Закусив губу, я грохнула о землю посохом и… попала себе по ноге. От боли навернулись слезы, но луч – зеленый, изумрудный, веселенький такой – уже вырвался из двуцветного навершия и ушел в небо.

Белый луч пересекся с красным. Синий лег на место их соприкосновения; трясущимися руками я направила зеленый луч в ту единственную маленькую точку, где уже соединялись белый, красный и