вдруг, что вертит в пальцах три тонких стебелька, а еще пять цветков – бывшие ромашки – валяются на полу среди лепестков, с них же и оборванных.

Два из трех еще уцелевших цветиков были колокольчики – здорово помятые. Третий оказался невзрачным, блеклым сиреневым пятилистником.

Повинуясь внезапному наитию, Юта поднесла его к носу.

О да! Городской парфюмер, так часто выполнявший прихоти и фрейлин, и принцесс, и даже самой королевы, очень хвалился духами под громким названием «Истома», каковые духи сам же и готовил из лепестков…

– Томник, – сказала Юта громко. – Этот цветочек называется томник. Считается, что запах его рождает сладостную истому, потому деревенские девчонки носят его за пазухой, а знатные дамы заказывают парфюмеру духи…

Арман кисло на нее покосился, прогнусавил с закрытым носом:

– Чдо ты говоришь? Одкуда ты здаешь?

Юта держала цветок томника за кончик стебелька – двумя пальцами, вниз головкой, как дохлую птичку.

– У той твоей жертвы были духи из томника. Тебе не мерещится, Арман. Ты не бредишь, а действительно чувствуешь…

– Дичего я де чувствую!

Он хотел вскочить, но вместо этого лишь тяжело поднялся, задев поврежденной рукой о ребро сундука и зашипев от боли.

– Знаешь, – сказала Юта шепотом, – моей сестре Май в детстве часто снился волк. Знаешь, такой страшный волк из детских сказок. Она вскакивала по ночам, кричала… Мне тогда было лет двенадцать, я была сорвиголова, моя рогатка была величиной с маршальский жезл… Я сказала Май: не убегай от своего волка. Давай вместе его встретим – лицом к лицу! То есть лицом к морде… Дело было вечером, Май заснула, а я села рядом с рогаткой наизготовку… И вот, когда Май завозилась и застонала…

Арман слушал ее, остановившись посреди комнаты и по-прежнему зажимая пальцами нос. Когда Юта натянула воображаемую рогатку, он, забывшись, ослабил хватку и тут же закашлялся.

– Я закричала: Май, целься между глаз!.. И как пальну орехом, подсвечник – на пол… Нянька проснулась… А Май – ничего. Спала… Утром только пришла ко мне, счастливая, околел, говорит, волк-то… Понимаешь?

Арман переводил взгляд с серьезного Ютиного лица на обмякший цветок у нее в руке.

– Кдо тебя даучил этобу?

– Чему? А, в ненастоящего волка стрелять из всамделишней рогатки? Никто. Само получилось.

– Сожги цведок, – потребовал Арман.

– Нет, – сказала Юта тихо, но твердо. – У тебя свой волк, но ты же не маленькая девочка. Ты все твердишь этой древней принцессе: уйди, я тебя не трогал… А ты не гони ее, вспомни все-таки, что там случилось, и тогда…

Арман в два прыжка выскочил из комнаты. Оказавшись на лестнице, куда не достал еще душный запах томника, он крикнул в дверь:

– Перестань разговаривать со мной, как с ребенком! Твой прадедушка еще марал штанишки, когда я похитил ее! Я просто обязан был ее сожрать, а не сумел! Мне двести тридцать два года, я могу за час дотла спалить пять больших деревень… Я могу опустошить столицы трех королевств, но что от этого?

– Камни, – тихо сказала Юта.

За дверью стало тихо.

– Что – камни?

– Которые катятся.

– Откуда…

– Ты же бредил три дня.

– А ты подслушивала?

– А кто бы тебя водичкой поил?

– Водичкой?

Слышно было, как Арман фыркнул. Продолжения беседы не последовало – через пять минут над развалинами башен тяжело поднялся дракон, немного припадающий на одно крыло.

Было тихо и темно, понемногу оплывала свеча, прилепившаяся к стене. Свету от нее было, как от гнилушки в дремучем лесу.

– Ты спи, – в который раз сказала Юта. На коленях у нее лежала бутылка с закупоренным в ней цветком томника.

Арман видел в темноте только ее силуэт – силуэт девушки с распущенными по плечам волосами. Волосы у нее красивые – так мягко струятся, так величественно падают… А лица не видно. Нет, лицо у нее бывает даже симпатичным, веселым и задумчивым… Но сейчас его не видно. Только глаза поблескивают и зубы.

– Ты спи, Арман. И вспоминай тот день.

Тот день… Легко ли – всю жизнь гнать от себя воспоминания, чтобы теперь попытаться призвать их…