приостановил вращения, горячий воздух шарахался из-под шипастой стали, бродяга еле успел отдернуть голову, цеп образовывал собой тяжелую, как медная тарелка, плоскость, вращающаяся фреза, циркулярная пила…

– Уйди-и!

Молодчик наконец-то прицелился. Из дула самострела – бродяга видел боковым зрением – тянулась теперь смертоносная прямая, и громила то задевал ее, то выходил снова, а потому молодчик нервничал и орал, но громила не любил играть в командные игры – ему хотелось собственноручно погрузить свой цеп в башку этого несговорчивого чужака, чтобы подтвердить свое право первым навалиться на двенадцатилетнюю девчонку, его спутницу…

Полушаг влево. Обманное движение.

И громила, купившись, тоже делает этот полушаг, и всем телом вмазываясь в линию, по которой сейчас пролетит маленькая злая смерть. Третий бросок – на землю. Под плоскость, на которой ревет, рассекая воздух, вертящийся цеп; с линии, на которой нельзя находиться.

Выстрел. Плоскость, несомая цепом, распалась; громила удивленно открывал и закрывал рот. Из простреленного навылет плеча фонтанчиком била кровь.

Четвертый бросок.

Бродяга ударил поднимающегося лысого пяткой в подбородок. Упал и перекатился, пропуская новый толстухин дротик, вскочил, почти упираясь грудью в ствол разрядившегося самострела:

– Ну?!

Молодчик попытался ткнуть его стволом в живот, но вместо этого получил собственным прикладом в челюсть.

Толстуха молчала. У нее больше не было дротиков.

Махи всхлипывала на обочине. Она еще не успела пережить боль от падения – несколько секунд…

Он подобрал самострел и сунул за пояс крюк-кинжал. Протянул Махи руку:

– Пойдем.

Она прижалась к нему всем телом. Повисла на руках, беззвучно заплакала.

Ей было слишком страшно. Он мог ее понять).

* * *

Монтаж прошел спокойно и закончился часов в девять вечера; сегодня в Психологической драме шла комедия «Дебри». Еще сегодня днем Павла заглянула в последний театральный справочник: «Окончание спектакля – двадцать один ноль пять». Она понятия не имела, что даст ей это знание – но когда наконец закончился монтаж и она обнаружила себя стоящей у выхода из телецентра, и представила, что вот сейчас придется идти домой, а за каждым деревом, за каждым столбом ей будут мерещиться тени, и никому об этом не расскажешь, в особенности Стефане, а посоветоваться можно только с телефоном доверия, который сперва говорит приторно-мягким голосом, а потом отслеживает звонки…

А Тритана нет. Как раз сегодня она, Павла, совершенно ему не понадобилась…

Она постояла еще. А потом зашла в телефонную будку и набрала рабочий телефон Рамана Ковича.

– …Я не хотела бы умирать.

Тоненькая женская фигурка стояла на краю сцены, в белом круге прожектора; лицо казалось равнодушным, но глаза горели ярко и сильно, и голос, еде слышный, шелестящий, пронимал до мурашек по коже.

– Я не хотела бы умирать, но, в конце концов, последнее слово – ваше… Я стану перед Троном и расскажу… все, что знаю. Клянусь вам, мой лорд, я не утаю ни соломинки в волосах, ни капельки крови, скатившейся по вашей шее…

Шла «Девочка и вороны». Павла молчала, утонув в кресле, подтянув колени к подбородку; кое-что она только теперь сумела понять. Кое-что, оказывается, она неверно запомнила – приписала спектаклю какие- то свои подростковые смыслы…

Все-таки на сцене это было… куда сильнее. Но даже и сейчас, в телеверсии…

– Нет, мой лорд, я не хотела бы говорить ему о том, что сама лишила себя жизни… Это… непристойно, я просила бы вас избавить меня от неприятного, постыдного дела…

Белый луч прожектора погас. Зашевелился в темноте зал – конец первого действия. Кто там, в зале? Может быть, восторженная школьница Нимробец?..

– Прервемся? – хрипловато спросил Кович. Павла кивнула из своего кресла, мельком глянула на часы – почти одиннадцать…

– Неплохой был спектакль, – проговорил Кович, глядя в гаснущий экран. – Жаль, что его… не сохранишь. То, что на пленке – тень…

– Просто снимали плохо, с одной точки, – отозвалась Павла меланхолично. – Оператор дурак… А телевидение вообще-то может сохранить, если только…

– Ни черта оно не может сохранить. Есть несохранимое…

Павла обиделась:

– Так все тогда несохранимое, человека вот тоже… состарится, не помогут ни фильмы, ни фотографии…

– Веселенькое у тебя настроение, – Кович поднялся, будто бы для того, чтобы пошире раскрыть окно, а на самом деле затем, чтобы лучше видеть Павлино лицо. – Видишь ли… Я не знаю, как твои психиатры, а я, как властитель душ, скажу тебе совершенно ответственно: ты не сумасшедшая. Даже и не надейся. С нервной системой у тебя все в порядке…

– Ну, если такие галлюцинации – всего лишь разновидность нормы… – Павла сдавленно хохотнула.

Вы читаете Пещера
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату