спортсмен и эрудит; Ирена с удовольствием болтала с ним обо всем на свете – и в основном о том, что принято считать искусством. Режиссер был оригинален в суждениях, умен, да просто талантлив. Кроме того, он великолепно плавал, ловил крабов и с удовольствием пугал отдыхающих, время от времени подныривая под лодки и понтоны…

Ирена любила заплывать далеко за буйки. Оттуда открывался великолепный вид на бухту, а кроме того, именно за буйками начиналось настоящее море, безлюдное и свободное. В одиночку заплывать она боялась, а муж далеко не всегда соглашался составить ей компанию; в тот знаменательный день Анджей отказался снова. Он был страшно занят в тот день: сидел на песке, накинув на плечи клетчатую рубашку, и возводил домики из ракушек. Малышня со всего пляжа вертелась рядом, завороженная зодческим искусством взрослого дяди; дядя, впрочем, не видел не любопытных детишек, ни их заинтригованных мам, ни, между прочим, собственной жены…

Потому Ирена так обрадовалась, когда режиссер предложил ей вместе сплавать далеко в море.

Вслед увязалась целая компания – две пожилые дамы, интеллигентная семейная пара да еще юная почитательница; всех их, разумеется, интересовало не море и не Ирена, а исключительно общество известного режиссера. К сожалению, почитателям заплыв оказался не под силу: попутчики отставали один за другим, испуганно поворачивали к берегу, вскоре Ирена и режиссер остались вдвоем.

Они плыли и беседовали. Разумеется, об искусстве. О богемных сплетнях, о новостях кино и театра, о красотах бухты и моря; режиссер восхищался Ирениным стилем плавания, стилем жизни и вообще – стилем…

А потом, рассуждая о совершенно отстраненных материях, подплыл к ней вплотную. И жилистыми загорелыми ногами обхватил ее бедра, и она поняла вдруг, что всей одежды на ней – две полоски мокрого эластика…

Ей очень не хотелось обижать режиссера. Ей не хотелось ставить его в глупое положение – но он плавал быстрее, чем она, а попытки высвободиться принимал за кокетство. Непонятно, что случилось с чутьем умного, в общем-то, человека – возможно, одуряюще подействовало море, или солнце, или слава к тому времени совсем размягчила ему мозги…

Ирена принялась вырываться всерьез. До берега было километра два, и ветер, поднявшийся с утра, все усиливался. Режиссер почувствовал себя оскорбленным – и лез теперь уже напролом…

– Да перестаньте же!..

Волна, ударившая ее в лицо, загнала слова обратно – вместе с глотком соленой воды. Она закашлялась; режиссер кинулся теперь уже ей на помощь – но она с отвращением оттолкнула его, захлебнулась снова…

Неизвестно, чем бы кончился заплыв – но в этот самый момент ей почудилось, что от берега мчится, разрезая волну, глиссер на подводных крыльях. Во всяком случае зрелище было феерическое; спустя полминуты выяснилось, что это всего лишь Анджей Кромар, плывущий любительским кролем.

Анджей кинулся на режиссера и взялся топить его – сосредоточенно, страшно, со знанием дела. Режиссер булькал, лупил конечностями по воде, выныривал и снова погружался, не в силах сбросить с горла воротник из цепких пальцев Анджея; свидетелями казни были грязные желтолапые чайки, да еще Ирена, в меру сил сражающаяся с волной.

Потом она захлебнулась окончательно – и вскоре увидела высоко над головой отдаляющуюся водную поверхность…

Она пришла в себя на берегу. Под животом у нее было твердое колено Анджея – он вытряхивал из нее воду, будто из бутылки. Вокруг толпились возбужденные курортники, и на многих лицах было написано осуждение: вот что значит плавать за буйки!..

Коттедж по соседству опустел. Целых два дня Ирена дрожала и плакала, в полной уверенности, что волна вот-вот выбросит на берег мокрый режиссерский труп.

А потом мельком увидела «утопленника» в каком-то кафе – тот поспешно ретировался, сделав вид, что не знает ее. И вскоре после этого покинул курорт…

Они с Анджеем не говорили о том случае. Ни сразу же, ни потом; согласно молчаливой договоренности принято было считать, что того случая не было вовсе…

Но модные курорты Ирена с тех пор разлюбила.

Утром она не стала подниматься с постели. Ей мерещились участливые взгляды управляющего Сита: «Типа, ничего не вышло? Ай-яй.» И несмелый, вечно удрученный Трош: «И это тоже искупление». А Ник… Ник. «Современная медицина легко преодолевает подобные проблемы… Следующую попытку проведем под наблюдением лечащего врача…»

В дверь постучали. Ирена судорожно натянула одеяло – свой единственный щит.

«Современная медицина» явилась в сопровождении столика на колесах. В комнате запахло завтраком; ни слова не говоря, Ник подкатил свою тележку к Ирениной постели и уселся рядом на табуретку.

– Это посещение родственниками в госпитале? – спросила она угрюмо. – Или докторский обход?

– И то и другое, – Ник наполнил ее чашку. – Хотите молока? Сметаны? Уж не знаю, как Эльза добивается таких потрясающих, гм, надоев. По-моему, коровы просто делают ей приятное…

– Ник, – сказала Ирена, с отвращением глядя в тарелку. – Вы не могли бы… что-то сделать? Пробирка… Удобно, надежно, вполне современно… Или искусственное осеменение практикуют одни только ветеринары?

Воистину, сегодняшняя ночь отбила у нее всякую потребность в деликатности.

– Вы будете смеяться, – Ник и бровью не повел, хотя она надеялась, что он, по крайней мере, смутится. – Я мог бы придумать что-нибудь, но не стану врать, скажу правду, и смейтесь на здоровье… Ян не хочет. Он считает, что подобный метод циничен, что его ребенок должен быть зачат в обстановке, максимально приближенной к семейной… Представляете, каков бред? И как вам подобные рассуждения в устах нашего кровопивца?

Ирена невольно взглянула на дверь.

– Не бойтесь, – Ник рассмеялся. – Я могу себе позволить некоторые вольности в отношении Яна, хотя