еле удержался на ногах.

— Хлопцы, гля на этого сцыкуна, тут еще права качает…

Дима уже бежал. Дверь на площадку была с противоположной стороны, но железная сетка прорвалась во многих местах, и Дима легко протиснулся в прореху.

Парень с быком оказался почти одного с ним роста.

— Слушай, — Дима старался говорить спокойно. — Или отдавай ему форму, или…

Пацаны вокруг притихли — от неожиданности. Парень с быком насупился:

— Чего надо? Иди себе, дядя…

Дима протянул руку и крепко взял парня за плечо:

— Где форма? Ну-ка, побежал, принес, слышишь?!

— Да пошел ты на фиг! — выкрикнул парень, вырываясь. — Какую, бля, форму?

— Эй, в чем дело? — один из мужиков, сидевших на скамейке, поднялся, другой остался сидеть, но оба смотрели на Диму.

Совсем рядом, за спиной, был Женька. Дима чувствовал его взгляд.

А если ошибка? Если этот пацан с быком на спине действительно не имеет к Женькиной форме никакого отношения?

Дима обернулся. Женька был очень бледен, маленький бледный мальчик с обветрившимися губами.

— Женя, это он тебе обещал отдать форму?

Вокруг протестующе заматерились.

— Это ОН? — переспросил Дима.

— Мужик, чего надо? Иди отсюда, пацаны играют в футбол, чего ты лезешь? — тот, со скамейки, уже стоял рядом.

— Он у моего сына форму…

— Да какую форму?! — взвизгнул переросток. — Ты, дядя, уху ел…

Выворачиваясь, парень лягнул Диму по колену. Дима не почувствовал боли, схватил за ускользающий воротник…

Его ударили по ноге. И сразу еще раз ударили; в следующую секунду мужик ухватил Диму за грудки, от резкого движения рукав его куртки поддернулся, обнажая синеватую татуировку. Дима рванулся…

— Ах ты, сука?! Ты на кого руку поднимаешь?! — рявкнул мужик…

На специальных зажимах им вынесли рентгеновские снимки, мокрые, блестящие, как дельфинья шкура:

— Несите доктору, пусть опишет…

Дима прекрасно помнил, как выглядят спрятанные Ольгины слезы. Затертые, тщательно запудренные, их мог разглядеть только человек, хорошо знающий Олю… Ольгу, поправил он себя.

За ухом у Димы надулась шишка, из рассеченной брови постоянно что-то сочилось, колено не желало сгибаться. Женька был весь в синяках, собранный, очень сосредоточенный; сильнее боли его донимал страх перелома.

— …Нет, перелома нет. Отечность — за счет сильного ушиба… Повреждены связки. Мы можем наложить гипсовую повязку…

— Гипс?! — взвился Женька. — Но ведь перелома нет!

Дяденька-травматолог глянул на Женьку из-под очков:

— Ты же хочешь, чтобы зажило без последствий?

— Мне играть надо, — сказал Женька тихо. — У меня первенство… Мне нельзя гипс!

Травматолог перевел взгляд на Ольгу:

— Вы мать, решайте… Что до вас, молодой человек, — это Диме, — то сотрясения, на ваше счастье, тоже нет, легко отделались…

Дима потрогал шишку за ухом. Поморщился.

— Пошли, — Женька шагнул к двери, но, ступив на больную ногу, побледнел и схватился за Димин рукав.

— Жека… — растерянно сказала Ольга. — Может, гипс?

Дима давно не видел энергичную Олю такой беспомощной.

Женька замотал головой:

— Я знаю… Упражнения специальные… я восстановлюсь.

Травматолог покачал головой:

— Бог мой, какие упражнения? Впрочем, смотрите сами…

Ковыляя и держась друг за дружку, выбрались на улицу.

— Я пойду машину поймаю, — сказал Ольга. И пошла — с каждым шагом ее походка обретала обычную упругость и уверенность.

Дима с Женькой молчали.

Прохожие косились на них с подозрением — вид у обоих был тот еще.

За все время, которое потребовалось Ольге, чтобы поймать и подогнать машину, они не проронили ни слова.

Бэтмена из Димы не вышло. И украденную форму, разумеется, уже никто никогда не вернет.

С утра стоял туман, такой густой, что даже соседнего дома не было видно. Свет фар тонул в тумане — две желтых беспомощных культяпки. Дима ехал со скоростью осенней мухи; до кладбища они добирались почти сорок минут.

У ворот остановились, чтобы купить цветы. Машину оставили на горе, перед шлагбаумом; побрели сквозь опустившуюся на землю влажную вату, мимо чужих могил, оградок, плит. Шли медленно — и Дима, и Женька заметно хромали.

Ухоженные, опрятные могилы чередовались с забытыми, поросшими бурьяном, с облупившимися оградками. Женька догнал Олю и пошел рядом.

На могиле матери Дима в последний раз был пару месяцев назад. С тех пор остался маленький венок — он высох и пожелтел, но его, по крайней мере, не стащили.

Молча, в шесть рук, навели относительный порядок. Выбросили сухие стебли, повыдергали сорняки, протерли плиту с надписью «Шубина Анна Александровна»; Дима дал Женьке цветы, тот все так же молча положил их на дерн.

С эмалированной пластинки смотрела Женькина бабушка, которую он почти не помнил. Димина мама.

Дима стоял и смотрел — минут десять, и рядом так же молча стояли Ольга и сын.

Говорят, теперь существуют интернет-кладбища. Никуда не надо ехать и идти, не надо носить цветы и убирать на могиле, не надо ни о чем думать… Просто кликнуть мышкой, по-быстрому почтить память и жить дальше с чистой совестью.

— Идем…

И они пошли, не оглядываясь. Ольга говорила, что ее брат будет присматривать и за могилой Диминой мамы, что она договорилась, что ее брат очень исполнительный человек…

Дима молчал. Женька молчал тоже.

Они прошли в другой конец кладбища — туман и не думал рассеиваться — и так же прибрали на могилах Ольгиных бабушки и дедушки; положили второй букет, пошли дальше.

— Это здесь, — говорила Ольга. — Где-то в этих участках… Я была тут осенью, кажется… А, вот!

Две могилы рядышком. Родители Симы, Ольгиной американской подруги.

— Здесь надо ограду подкрасить, — сказал Дима, когда они прибрали на могилах и положили цветы. — Может, мы с Женькой в следующую субботу…

— Да, — согласился сын быстро, даже поспешно. — Ма… а за теть-Симиными… кто будет смотреть?

Ольга промолчала.

Тишина стояла над миром. Тишина, туман, безветрие.