Самсон Ведрик был младшим из двух братьев, красавец и умница, наделенный многочисленными талантами. Он закончил школу с отличием; он легко поступал в любое учебное заведение, сколь угодно престижное, но никак не мог найти своего призвания – возможно, потому, что привык предъявлять к жизни (и к себе, разумеется) несколько завышенные требования. Проучившись последовательно в юридическом, дипломатическом и мореходном институтах, он открыл в себе способности живописца и поступил в Художественную академию, причем попал на курс к выдающемуся, очень успешному мастеру, сразу же разглядевшему в юноше его недюжинный талант.

Фрол Ведрик был старше брата на пять лет, и он не только не завидовал успехам «малыша», но и радовался им как своим. С детства выполняющий при «золотом мальчике» роль няньки, опекуна и защитника, Фрол в глубине души считал Соника немножечко своим сыном; это было тем более справедливо, что отец мальчиков ушел из семьи, когда Сонику не было и трех лет, и постоянная борьба за собственное женское счастье забирала у матери все время и силы. Хозяйственному и обстоятельному Фролу хотелось носиться с кем-то, как курица с яйцом, Сонику прямо-таки необходимо было, чтобы с ним носились – итак, взаимоотношения братьев отвечали сокровенным желаниям каждого и были столь же прочны, как союз притертых друг к другу болта и гайки.

Ни разу за всю свою долгую юность Соник не встретил девчонки, которая посмела бы ответить «нет». Раз или два он начинал встречаться с женщинами, с которыми в то же время встречался и брат; тот не находил в этом ничего странного. Разумеется, вкусы Соника во многом определялись вкусами Фрола, так стоило ли обижаться? Злые языки болтали, будто Соник уводит у Фрола женщин – Фрол относился к его проказам так же снисходительно, как если бы младший братишка позаимствовал у него пластмассовый пистолет.

Личная жизнь у обоих не складывалась. Фролу с юных лет хотелось иметь собственный дом, собственную жену и несколько собственных детей – но ему не везло с женщинами; брату не везло тоже. У Соника всегда было много поклонниц, они буквально вешались не него гроздьями, ходили по пятам, пускались во все тяжкие, чтобы его окрутить, выдумывали беременность и даже в самом деле беременели от кого-то – на стороне – и являлись к Сонику с претензиями. Они пытались его шантажировать, подумать только! Поразительно, на какие грязные приемчики способна бессовестная баба в своем стремлении удержать и привязать к себе мужчину!

Соник закончил Художественную академию опять-таки с отличием, однако очень скоро выяснилось, что вкусы экзаменационной комиссии категорически не совпадают со вкусами потенциальных покупателей. Соник был воспитан на классических образцах, в то время как публика требовала чего попроще и покрикливее; Соник не мог продать ничего крупнее карандашного наброска на салфетке (салфетку купил однажды, в ресторане, какой-то иностранец – видимо, человек со вкусом). Фрол, работавший к тому времени администратором в энтомологическом музее, считал своим долгом финансово поддерживать брата – Соник принимал его деньги с благодарностью, чуть ли не со слезами на глазах. Фрол, понимая, что делается у брата на душе, повторял ему по десять раз на дню: только работа! Не стоит ориентироваться на вкусы толпы. Рано или поздно о Сонике заговорят, надо лишь не сдаваться и работать, работать… И не беспокоиться о деньгах.

И Соник работал. Он ложился спать в пять утра, вращался в высших кругах богемы, иногда испытывал удачу в казино, но на каждый крупный выигрыш приходилось по три мелких проигрыша. Жил в мастерской, которую снимал для него Фрол, спал на раскладушке и довольствовался малым. Глядя на его работы, Фрол не сомневался, что признание не за горами – однако устроители престижных выставок почему-то все время отказывали. Разумеется, всегда так трудно протиснуться в тесную группку «своих», сбившихся плечом к плечу и не пропускающих «чужого»…

Однажды поздней весной – братья обсуждали как раз перспективы летнего вояжа, но на него категорически не хватало денег – Соник, против воли Фрола, решил «подхалтурить» и заработать. Взял этюдник и пошел в парк – предлагать прохожим свои услуги портретиста.

Коллеги-рисовальщики встретили его, конкурента, в штыки. Однако день был воскресный, погожий, а потому работы хватало всем; Соник нарисовал щекастую девочку в ядовито-желтой блузке, нарисовал унылую девицу с подобранными «в дульку» волосами. Девице портрет не понравился, она ушла возмущенная, так ничего и не заплатив; Сонику надоело сидеть на раскладном стульчике, он хотел было потихоньку двигаться в направлении ресторана – когда на аллее появилась женщина в оранжевом, как апельсин, платье.

Не заметить ее мог только слепой. Или дальтоник.

Соник, завороженный, проводил ее взглядом; потом сорвался со своего брезентового стульчика, догнал Оранжевую Даму и преградил ей дорогу.

– Что за цвет! – сказал Соник. – Я художник, – он поклонился, прижимая к груди влажную беличью кисточку. – Что за цвет! Я хотел бы написать ваш портрет в этом платье, вы позволите?..

Впрочем, возможно, их знакомство произошло совсем по-другому, в другом месте, при других обстоятельствах… Может быть. Все может быть; Соник рассказывал о ней всякий раз по-разному, и не потому, что хотел обмануть Фрола. Просто он, как истинный художник, уже творил свой миф; как жаль, что прилив вдохновения у талантливых людей порой вызывают не очень-то достойные люди.

Спустя несколько дней Анжела уже жила у Соника в мастерской, на второй раскладушке. То есть спали оба на раскладушках, а любили друг друга – а это случалось чуть ли не каждый час – прямо на полу, на сдвинутых матрасах. Соник хвалился Анжелой, как не хвалился никогда ни школьной золотой медалью, ни кубком студенческой спартакиады, ни новыми роликовыми коньками. Соник навещал ближних и дальних знакомых – ради счастья представить им Анжелу. Соник начал работать в новой для себя манере, раскованно и сумасбродно; работы его по-прежнему не продавались, зато устроители выставок наконец-то снизошли. Видимо, капля по капле и камень долбит – так случилось, что заговор против Соника дал трещину именно в тот момент, когда он был увлечен Анжелой; ей хватило наглости убедить его, что именно она, она явилась причиной успеха. И Соник, к сожалению, поверил!

Итак, работы Соника стали выставлять – сперва понемногу, а потом все чаще и чаще, наконец, случилась персональная выставка Самсона Ведрика, а за ней еще одна, и еще. О Сонике – как давно предсказывал Фрол – заговорили; к сожалению, заговорили и об Анжеле. Все в один голос твердили, что эта женщина прекрасна, что она одухотворена, что она из маленького художника сделала большого, почти гениального, что любой мужчина всю жизнь мечтает о такой встрече, что Анжела – совершенство, волшебница, фея, подарок судьбы; Фролу больно было слушать эту болтовню, просто физически больно. Популярность Соника была наградой за годы напряженного труда – и как легко женщина, подобранная на улице, примазалась к его нарождающейся славе!

А он не видел, не замечал ее основного мотива – корысти. Он возился с ней, как учитель со школьницей; она ведь пришла к нему дуб-дубом, неразвитая, необразованная, крайне ограниченная особа. Соник находил особенное удовольствие, натаскивая ее по университетскому курсу литературы, истории, эстетики. Он метал перед ней тонны бисера. Он рисовал ее в оранжевом платье и без него, и вообще безо всякой одежды; сорок вариантов Анжелы смотрели из разных углов его мастерской (за аренду которой по-