сперва напряженно оглядывался, а потом перестал: паранойя. Навязчивый бред преследования.

– Если ты увидишь, что что-то идет не так… или если тебе просто станет страшно – бросай все и уходи, – ровным голосом посоветовала Алена.

– Тысячи людей играют в переходах на чем угодно, – так же ровно отозвался Аспирин. – Поют и танцуют. И ничего им не делается.

– Мы не пойдем в переход, – сказала Алена. – Помнишь? Я говорила тебе – я нашла место получше…

Они спустились в метро и через полчаса вышли из него – в центре. Небо почти совсем потемнело, но от фонарей, подсветки и реклам было светло, как днем.

– Здесь, – Алена остановилась перед входом в ресторан. Летняя терраса была пуста, внутри, за стеклянной дверью, плавали в рассеянном свете фигуры официантов, острыми айсбергами топорщились салфетки на столах. На втором этаже имелся застекленный балкон, опоясанный широким полукруглым карнизом. На балконе стоял единственный длинный стол, приготовленный, по-видимому, для скорого банкета – полностью накрытый и совершенно безлюдный.

– Ты хочешь поужинать? – глупо спросил Аспирин.

– Один вопрос, – Алена смотрела вверх. – Почему ты со мной пошел?

– То есть?

– Почему сейчас ты здесь, со мной, а не дома?

– Потому что я за тебя боюсь, – помолчав, признался Аспирин.

– А почему? – она с вызовом вскинула подбородок. – Что со мной может случиться?

Аспирин огляделся. Прохожих было много, но никто из них не смотрел на девочку со скрипкой, никто не узнавал прославленного ди-джея Аспирина.

– Не знаю, – сказал он устало. – Я не сказал бы, что ты такая… что с тобой ничего не случается. Обычно…

Она не дослушала. Поправила ранец и двинулась ко входу в ресторан. Аспирин – за ней.

В гардеробе им помогли снять куртки. Швейцар за вежливостью прятал удивление: Аспирин и Алена представляли собой странную пару. А трио, если считать Мишутку, еще более необычное.

– Нам наверх, – сказала Алена, и Аспирин послушно двинулся к лестнице.

– Прошу прощения, наверху сегодня спецобслуживание – банкет…

Алена шла, не оглядываясь. На шее у нее болталась ставшая привычной подушечка.

– Простите, это одна минута, – сказал швейцару Аспирин. – Алена! Здесь занято…

– Я знаю, – она не замедлила шага. – Помоги мне, пожалуйста, открыть окно.

– Что?!

– Вот это, – они были уже на балконе. Алена взялась за ручку большого окна в пластиковой раме: за стеклом, совсем близко, светились фонари и текла вечерняя толпа. – А, погоди, оно легко открывается…

Окно в самом деле открылось – снаружи пахнуло весенним холодом. Алена раскрыла на полу футляр, подхватила скрипку, взяла смычок и прежде чем Аспирин успел ей помешать, скользнула в щель.

Ранец с Мишуткой застрял на секунду. Алена дернулась. Высвободилась. Уверенно ступила на карниз.

– Да ты что?

Она чуть повернула голову:

– Прощай, Лешка. Теперь я выведу его – или…

И, не договорив, она приставным шагом двинулась по карнизу. Ранец мешал ей – царапал застежками стекло.

– Заберите ребенка!

– Да что же это?!

– Прекратите немедленно!

Сразу несколько официантов и метрдотель собрались вокруг Аспирина, говоря одновременно и ничего не решаясь сделать. Балкон застеклен был глухими рамами, окна открывались только на торцах, справа и слева, и Алена, подумал Аспирин, знала об этом заранее.

Дойдя до центра балкона, Алена остановилась. Снизу на нее уже смотрели, уже показывали пальцами, не зная, что это – хулиганство или рекламный трюк.

Алена настраивала скрипку. Мишутка, по-прежнему упакованный в ранец, смотрел сквозь стекло на Аспирина, и Аспирин не мог понять выражение пластмассовых глаз.

– …Вы отец?

– Я? – спросил он удивленно. – Да… А что?

Метрдотель выругался длинно и очень нецензурно. Дамы в вечерних платьях, медленным потоком поднимавшиеся снизу, уставились на него с недоумением.

– Что здесь происходит?