– Так и повеяло старыми временами, – ностальгически вздохнул Вискас. – Пальцы веером, цепи, малиновые пиджаки… Тогда мы с ребятами… эх. Ты тогда был мал, не помнишь.

Аспирин невольно улыбнулся:

– Витя, как ты думаешь, сколько мне лет?

Вискас покачал головой:

– Молодо-зелено, сопляк ты еще… Радуешься, что Фому поперли?

– С чего бы? – удивился Аспирин. – Мы с ним были… ну, в общем, по-человечески. Я его подменял, он меня, ты же знаешь.

– Знаю, – Вискас рассеянно покивал. – Как дочка?

– Нормально.

Аспирин напрягся, ожидая продолжения разговора, но Вискас понимающе кивнул, хлопнул Аспирина по плечу и удалился в сторону барной стойки.

Остаток вечера прошел, что называется, чики-пики. Выстраивая трек за треком, сводя их и накладывая друг на друга, играя эффектами, будто жонглер тарелками, Аспирин вспомнил слова Алены о том, что настоящий композитор «консервирует» избранные моменты своей жизни и посылает их в пространство. Творческая личность как консервный завод, с ухмылкой подумал Аспирин, глядя на охваченный эйфорией танцпол. А я, значит, стою с консервным ножом и скармливаю вам весь этот «Вискас». Интересно, если бы я смог сейчас отправиться куда-то вместе с аппаратурой – вы сошли бы с площадки и потянулись за мной? Вереницей? Подергиваясь в такт?

Он тут же перестал об этом думать, потому что пара девчонок, близнецы, синхронно влезли на невысокую сцену и одинаковым движением сорвали топики с загорелых бюстов. Толпа взревела, раздались аплодисменты, девчонки танцевали, счастливые, Аспирин мельком взглянул на часы: не время ставить «медляк». Пусть еще поколбасятся.

Ему вдруг стало скверно. Молчание Ирины, разговор с Аленой, понимающий взгляд Вискаса – все эти мелкие придирки и замечания сложились, слепились в ядовитый блин, встали Аспирину поперек горла, и он только сейчас понял, что устал от жизни. Невыносимо устал. Смертельно.

Двигаясь, как муха в сиропе, он поставил «медляк». Дожить бы до утра. И не надо никакой «гусарской рулетки», хватит одной только усталости, упасть на пульт и замереть. И пусть кто-то другой решает все его проблемы…

– Аспирин?

Он повернул голову.

Девушке было лет двадцать, ярко-зеленые глаза, веснушки, костюмчик, стилизованный под матроску. Хулиганская улыбка. Аспирин мог поклясться, что никогда ее прежде не видел: таких не забывают.

– А ты кто? – спросил он, беззастенчиво ее разглядывая.

Она выпятила грудь, нарочно подставляясь под его взгляд:

– А я Касторка!

– Не наговаривай на себя, – сказал он, ловя себя на первом проблеске интереса.

Она рассмеялась.

– Слушай, – сказал Аспирин. – К тебе в сумку мой диск влезет? А то Костя, понимаешь, подарил…

– Ух ты! – девчонка с видом знатока повертела диск в руках. – Давай, влезет, только я и себе такой хочу. Где Костя?

– Вон сидит… Потом к нему подойдешь, а то медляк пропустим!

И обнял ее прямо на пороге ди-джейской будки.

Ночь прошла легко и весело. Аспирин проснулся в чужой постели, чмокнул Надюху в веснушчатое плечо и, кутаясь в простыню, отправился в ванную. Надюхины родители катались на лыжах где-то в Швейцарии, в доме было просторно и чисто, и, нежась под горячими струями душа, Аспирин улыбался, будто у него гора с плеч свалилась.

– Что у тебя есть пожрать?

– Не знаю, посмотри в холодильнике…

Эту сессию она завалила и хотела перевестись на вечернее, но, по ее собственному выражению, «жопкин конкурс не прошел». Папаша встал на дыбы и построил не только преподов, но и саму Надюху:

– Слушай, ремнем грозился. По три раза бегала пересдавать! Они уже от меня шугались!

– Он тебя держит в ежовых рукавицах? – спросил Аспирин.

– Он мне место держит в своей конторе. У них знаешь, сколько юрист получает?

Вместе сварганили легкий завтрак, Надя сварила кофе.

– Я в «Куклабак» каждый день ходить буду.

– Ну, ходи…

– А я еще «Лапа-радио» слушаю.

– Ну и дура. Нечего портить вкус.

Надя обиделась:

– Снобишься, да? Вас всех эта попса кормит, а вы от нее нос воротите!