Он напрягся, готовый бежать вслед, хватать и разбираться, но почему-то не побежал. Может быть потому, что у пацана был уж очень странный вид: он выглядел напуганным. Сбитым с толку, растерянным, но напуганным – больше, и с каждым шагом его широкое лицо с носом-картошкой становилось все бледнее и бледнее, а рот открывался, будто парень готовился заорать.
Но не орал. Разевал рот, как рыба, и шел, шагал за Аленой – след в след. А она вышла на улицу и двинулась к перекрестку; Аспирин пристроился следом за странной процессией. Он еще не знал, чего ждать, но предчувствие было скверное.
Прохожие смотрели на Алену с недоумением. Некоторые оборачивались вслед. Некоторые улыбались. Аспирин лавировал, не выпуская девчонку из виду.
Она добралась до перекрестка, когда зеленый свет для пешеходов уже начал мигать. Перешла дорогу – Аспирин мог поклясться, что водители глазеют на нее и удивляются. Зажегся красный для пешеходов, зеленый для машин, урчащая лавина хлынула через перекресток. Мальчишка замешкался на краю тротуара.
Алена остановилась и опустила скрипку. Она стояла и глядела на пацана, их разделяла оживленная улица. Аспирин не мог видеть мальчишкиного лица, но он отлично видел лицо Алены.
Она улыбалась.
Красивым концертным жестом она вскинула скрипку к плечу, и, как по мановению фокусника, в руках у нее появился смычок.
И тогда Аспирин кинулся вперед и рявкнул, перекрикивая шум улицы:
– Не смей!!!
– А если бы его сбили насмерть? Ладно… Пусть убийство для тебя дело хорошее и правильное… убийство негодяя. А тот человек, водитель, который бы его сбил – он как? Он что тебе сделал?
Алена тщательно протерла скрипку сухой тряпкой. Улыбнулась:
– Леша, при чем тут я? Какое убийство?
– Да я же видел своими глазами…
– Что ты видел? Я играла, а мальчик шел за мной?
– Покажи скрипку, – потребовал Аспирин.
– Зачем? Ты ведь все равно не различаешь, где обыкновенные струны, а где…
– Ага! Значит, ты натянула
– Только две, – призналась Алена. – Соль и ля.
– Соль и ля, – побормотал Аспирин. Потом поднялся, прошел в прихожую и отпер входную дверь.
– Иди.
– Куда? – удивилась Алена.
– В переход. На площадь. Куда хочешь. Играй свою песенку, встречай брата и убирайтесь отсюда оба, чтобы я вас здесь не видел.
Алена поудобнее уселась на диване:
– Я не могу. Я еще не готова.
– Готова! – рявкнул Аспирин. – Я видел, что ты делаешь! Ты вела его, как на ниточке, будто крысу, я видел!
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – помрачнев, сказала Алена. – А слова «крыса» я чтобы от тебя вообще не слышала.
– Ты не уйдешь?
– Не уйду, – Алена закинула ногу на ногу. – Я, тебе, конечно, многим обязана, Алеша… Но не забывайся.
На четвертом этаже бледно светилось окно за зеленой занавеской. Аспирин сидел в машине, курил и смотрел на темный силуэт, иногда возникавший на зеленом полотне.
Как в кинотеатре. Как в театре теней. Как в полутемном аквариуме. Зато на пятом, в его квартире, ярко горели все окна, и сквозь приоткрытую форточку грохотала «Кармина Бурана».
Аспирину не хотелось выходить. На мусорном баке орали коты, взъерошенные, счастливые, мартовские.
Нет ничего, что связывало бы его с этой женщиной. Несколько снежных недель, летящие хлопья, запах ее подушки. Часть жизни, просто часть жизни, пройденный этап. Все, что имеет старт, должно иметь и финиш, иначе хоть какой выносливый бегун сдохнет на маршруте, так и не порвав ленточку…
Он заставил себя выйти из машины. Вошел в подъезд, нажал кнопку лифта. Консьержка тетя Света хитро прищурила глаза:
– Лешенька, Ира-то с четвертого квартиру продает. Срочно, говорит. Сегодня маклер приходил, и уже покупателей водили. Сейчас знаешь какие цены? Даже если срочно…
– Что? – Аспирин нахмурился. – С какого… Ира?!
– Ира. Квартиру-то ей родители разменяли, трехкомнатную, еще в те времена: на две двушки с доплатой. Ну, родителей уже нет в живых, а в их квартире брат живет с семьей. А Ира, говорит, тоже хочет с доплатой. Ставка-то у нее какая? Это раньше инженер хорошо получал…
– Никогда инженер хорошо не получал, – сказал Аспирин, тупо глядя в раскрытые двери лифта. – Даже песня такая есть.