Ресницы, слипшиеся от высохших слез, медленно поднялись.

– Алеша, – сказала она, всматриваясь в его лицо, будто пытаясь узнать после многолетней разлуки. – Алешенька… Это правда ты?

Он все-таки наступил кому-то на руку. Сопение сменилось руганью, но Аспирин не слышал. Он тащил девчонку к двери, подсознательно ожидая, что вот сейчас дверь захлопнется перед носом. Это западня, ему не дадут уйти, судьба не отдаст ему Алену.

И точно, в плечо ему вцепилась рука:

– Эй, дядя…

Аспирин, не слушая, развернулся и ударил говорящего в челюсть. С удивительной снайперской точностью.

Что-то загрохотало, кто-то упал. Аспирин, чуть не сорвав дверь в петель, вывалился в коридор – в одной руке Мишутка, в другой – Алена. Позади визжали, кто-то матерился и зловеще взрыкивал: «Дайте мне его! Дайте мне его!» Аспирин остановился, сунул медведя Алене, оттеснил ее за спину; в коридор вслед за ним вырвался парень в синей майке, с кухонным ножом в руке – к широкому лезвию прилипло колечко лука.

Глаза у парня были оловянные – без признака мысли. Аспирин стоял, перегораживая собой коридор, и смотрел в них, как смотрит брандмейстер на догорающий дом.

– Убю! – нечленораздельно рыкнул парень и пошел на Аспирина. Хоть бы она догадалась уйти, подумал Аспирин сокрушенно; в этот момент глаза нападавшего прояснились.

Он смотрел Аспирину за плечо. Аспирин подавил желание обернуться. Сжал зубы, шагнул вперед, но противника перед ним уже не было – парень кинулся бежать по коридору, шлепая ногами в серых носках, поскальзываясь на гладком линолеуме. Остался только кусочек лука, отлепившийся с ножа и упавший на пол.

За приоткрытой дверью дрались и смеялись, ни на что не обращая внимания.

Аспирин наконец-то обернулся. Алена стояла, прислонившись к стене, изо всех сил обнимая Мишутку – обыкновенного плюшевого медведя с пластмассовыми глазами.

Ее не били и не насиловали, не пичкали наркотиками. Она просто сидела в уголке под батареей – отогревалась. Было холодно, и хотелось пить.

– Мишутка на меня обиделся. Я бросила его. Заперла его в портфеле и спрятала подальше, чтобы не мешал… а потом все случилось. И – я о нем даже не вспомнила.

– Что случилось? – не выдержал Аспирин. – Что случилось, почему ты ушла, где твой брат? Почему ты не вернулась домой?

– Алеша, – она улыбнулась. – Спасибо тебе, ты меня… нашел. А я потерялась. Совсем потерялась. Даже забыла, как меня зовут.

– Как? – Аспирин покрылся мурашками. Самые скверные его предположения подтверждались: у Алены прогрессирует серьезное психическое расстройство.

– Нет, – она покачала головой. – Я не сумасшедшая. У меня лопнула струна… Струна ми. Эта музыка… мир ее не выдерживает, что-то должно было лопнуть, то ли мир, то ли… Она совершенная, понимаешь, это все равно, что остановить время, – она вытащила из кармана кулек со свернутыми в колечко струнами. – Вот… Их теперь только три.

– А где скрипка? – механически спросил Аспирин.

– Не помню. Да и не надо. Не надо больше скрипки, Леша. Вообще ничего не надо. Все потеряло смысл. Он останется здесь навсегда. И я тоже. Никогда не смогу его вывести. Лопнула струна.

Она говорила и улыбалась, и от этой улыбки у Аспирина стягивалась кожа на лице.

– Ерунда, – сказал он так спокойно, как мог. – Пусть этот твой… хозяин струн даст еще одну. Чтобы было по-честному. Техническая замена. Это ведь справедливо. Разве не так?

Алена мотнула головой, ничего не сказала, но Аспирин сразу понял: поблажек не будет. Никакой технической замены. Девчонка сидела перед ним, глядя снизу вверх сухими воспаленными глазами, и Аспирин чувствовал себя, как дилетант перед операционным столом. Вот лежит, истекая кровью, раненый человек, и надо помочь ему сию секунду – но неизвестно, как.

– А… – он понимал, что надо что-то сказать быстро и точно, и уверенно, без всяких аморфных «успокойся» и «все будет хорошо». – Послушай… Говорят, Паганини умел играть и на одной струне. У него все струны, понимаешь, порвались, так он на одной струне играл свой «Каприс». Чем ты хуже Паганини, скажи мне, а?

– На одной струне, – проговорила она, как сомнамбула. – Нет, Алешенька. Невозможно.

– Тогда, – Аспирин лихорадочно подбирал слова, – тогда натяни вместо «ми» нормальную струну. Простую. Пусть будет как трещинка на кувшине. Знаешь, против зависти богов. Ты помнишь? В старину, если гончар делал уж очень удачный кувшин, он оставлял там трещинку, изъян, чтобы боги не гневались… Что же, может, тогда ты сумеешь, и мир не лопнет…

Она перестала улыбаться. Аспирин испугался:

– Алена?

Она вдруг кинулась на Аспирина, обхватила шею и прижалась лицом к его щеке, так что на секунду сделалось больно, и Мишутка, зажатый между ними, врезался в грудь Аспирину твердым пластмассовым носом.

– Ты чего?

Он проснулся минуту назад. Ирина лежала без сна, подперев щеку ладонью.