– Ты бывала когда-нибудь в первомайском интернате? Для детей с пороками развития?
Она чуть сдвинула брови:
– Знаешь… может, и бывала. Я так уже долго в этом мире… у меня начинает отрастать история. Корни. Шлейф.
Он сел на подлокотник кресла. Алена смотрела серьезно и спокойно.
– А то, что ты моя дочь, это тоже «шлейф»?
– Ну, должна же я быть чьей-то дочерью, – она улыбнулась. – Ты не беспокойся. Когда я найду наконец брата и заберу его отсюда, мои здешние корни начнут бледнеть, рассасываться, пока не исчезнут совсем. Как швы, – она коснулась макушки. – И тогда ты спокойно будешь уверен, что у тебя нет – и никогда не было – никакой дочери.
Бинт у нее на голове немного потемнел, но, в принципе, оставался довольно чистым.
– Пошли в поликлинику, – Аспирин поднялся.
– Зачем?
– Ну в травмопункте же сказали, что надо хирургу показать через несколько дней. И, наверное, бинт снять. Мазь там, еще чего-то… Пошли-пошли!
Врач в поликлинике сказал, что на Алене заживает, «как на собаке». И настоятельно предупредил, что на ребенка надо завести карточку, а для этого заполнить обходной лист. «Где прививки? Где вообще все медицинские документы? Такое впечатление, что девочка с луны свалилась!»
– Будем заполнять обходной?
– Жалко времени, – равнодушно отозвалась Алена. Врачи не внушали ей ни малейшего трепета: Аспирин, в отличие от нее, помнил свой детский страх перед белыми халатами и до сих пор, если честно, предпочитал терпеть боль, но только не ходить «в поликлинику на опыты».
– Как ты себя чувствуешь, вообще-то?
– Нормально.
Они возвращались домой. Было шесть часов вечера, пора было подумывать о том, чтобы собираться в «Куклабак», но мысль о сегодняшней работе вызывала у Аспирина чуть не физическое отвращение.
На переходе через дорогу он взял ее за руку. Сам не зная, почему: она ведь была вполне самостоятельная, сама ездила в метро, сама, наверное, могла полгорода пройти…
– Та собака жива, – сказал Аспирин. – Бультерьер. Абель… А может, это другая собака?
– Может, – сказала Алена. – А почему ты спрашиваешь?
Аспирин вздохнул.
– Ты правда думаешь, что я не очень хороший человек?
Она чуть сдавила его пальцы:
– А почему ты спрашиваешь?
– Потому что мне важно, что обо мне думает дочь.
Она рассмеялась – весело, без тени сарказма.
– Алена, – сказал он через силу. – Как ты попала туда, в подворотню? Кто тебя привел?
– Не помню, – она оборвала смех. – Я пришла… и очутилась на улице, под фонарем, с Мишуткой. Мимо проходили люди, не смотрели на меня, мертвые. Я стояла, стояла, час, наверное, и не решалась сойти с места: все думала, что мне будет какой-то знак, подсказка, или что брат учует меня и сразу придет. Но ничего не было. А потом я поняла, что
Аспирин подумал, что лучше бы она была ангелом. Лучше бы все, что она говорит, всегда оказывалось правдой. С другой стороны… если она просто безумный маленький экстрасенс, сбежавший из интерната для детей с пороками развития, если она, случайно или по чьей-то воле, ушла из своей прежней жизни и явилась сюда, к отцу…
К отцу.
Аспирин споткнулся.
– Ты чего? – спросила Алена.
Он крепче сжал ее ладонь.
– Теперь давайте вместе думать, как помочь ребенку.
Аспирин сидел в просторной, отлично обставленной комнате, поразительно не похожей на облезлые кабинеты районной детской поликлиники. Тем не менее контора, если верить Вискасу, имела отношение к медицине.
– Сейчас мы пытаемся разыскать ее мать. Эта женщина не вызывает, если честно, никаких добрых чувств – но мама есть мама, понимаете?
Аспирин кивнул, как китайский болванчик. Его собеседник – мужчина в белом халате поверх серого чиновничьего костюма, – удовлетворенно кивнул в ответ.
– Поиски могут затянуться, родственики девочки за границей… Разумеется, вы отец, чувствуете себя обязанным, дочь, долг и все такое. Но детям с такими… особенностями необходимо круглосуточное наблюдение специалиста.
– У нее нет никаких «особенностей», – угрюмо сказал Аспирин.
