стояла лужа, к скамейке прилип мокрый листок рекламной газеты.

Аспирин замедлил шаг и остановился. А чего он, собственно, ждал? Что они сидят здесь и ждут допроса?

Дворник, пожилая изможденная женщина с крашеными хной волосами, собирала гнилые листья железным веером на длинной ручке.

– Скажите, пожалуйста…

Женщина обернулась.

– В этом дворе у кого-то есть бультерьер?

– А что, опять покусали? – охотно отозвалась женщина. – Тут у нас вечно… По двадцать собак в одном подъезде, а бультерьеров три или четыре. Ребенка в прошлом месяце зашивали вот… Сволочи. Что хотят, то и делают! Уж и подписной лист собирали, в милицию, а они приезжают – тех дома нет. Собаку то увезут в село, то привезут, а ментам рассказывают, что сдохла.

Женщина говорила и говорила. Листья под ее железной метлой казались шоколадными.

– Если покусали, сразу в милицию идите. Я с ней говорю – она только матом обложит, и все.

– Спасибо, – сказал Аспирин и побрел к выходу со двора.

За его спиной хлопнула дверь подъезда.

– Абель, стоять! – раздался на весь двор знакомый голос.

Мимо Аспирина, не обращая на него внимания, пронеслось к мусорному баку животное, похожее на фаршированный бледный чулок. Кот, сидевший на краю бака, исчез, будто его и не было.

Растворился.

– Что случилось? – спросила Алена.

Перед его приходом она занималась. На тонкой шее висела ставшая привычной подушечка.

– Да так, ничего…

– На тебя напали? Угрожали?

– Нет.

– Наручники снял все-таки?

Он посмотрел на свои руки. В кармане у Вискаса совершенно случайно оказался подходящий ключ. Наверное, он всегда его с собой носит.

«Ей нужен хороший врач, – уговаривал Вискас. – Твоя она дочь или не твоя – ты же не можешь бросить ее вот так, оставить все, как есть? Ей нужен врач, она расслабится и сама расскажет, кто ее и зачем к тебе подослал. А может, ее и не подсылал никто, а мать ей рассказывала, есть, мол, у тебя отец, Гримальский Алексей Игоревич, а такого Гримальского в адресной книге найти – нефиг делать. Она же одинокая, сирота, в общем-то, да еще с отклонениями. Нет, она талантливая, она просто феноменальная девка, но что толку, если она даже учиться не хочет? И со скрипкой ничего не выйдет: через неделю она решит, что брата надо вызволять как-то по-другому, мантры петь, к примеру. Не-ет, Леша, ею должен заниматься специалист…»

Дыра в мироздании затягивалась. Ее зашивали – пусть грубо, белыми нитками, но лучше уродливый шов, чем пустота без дна. Он, Аспирин, не сумасшедший.

«Я вспомнил! – закричал вдруг он, когда они с Вискасом сдержанно прощались. – Она предсказала смерть одного там… незнакомого, в общем-то, человека, она предсказала его смерть заранее!»

И он рассказал о гибели бывшего, вернее, несостоявшегося мужа Ирины.

«Ну, – Вискас с мудрым видом покивал головой, – я же говорю – что она – феномен. Что-то такое уловила, да. Может, он с этой бабой поругался, разнервничался, сел за руль, смерти хотел. А может, и есть на самом деле повреждения ауры, которые видны сильному экстрасенсу.»

«Что ты говоришь! – сказал тогда Аспирин, пораженный. – Если ты веришь в ауру с повреждениями – почему бы не поверить в то, что Алена – падший ангел, и пришла к нам на грешную землю, чтобы спасти другого ангела, своего брата?»

«Ну ты сравнил, – удивился Вискас. – Экстрасенсов, знаешь, в специальных институтах изучают. А ангелы и черти – это все мракобесие. Ты в клуб сегодня придешь?»

И они с Вискасом расстались.

Теперь он стоял перед Аленой и рассматривал свои запястья с синяками от наручников. От куража и веселья, смелости и здорового пофигизма, с которым он утром вышел из дому, не осталось и следа.

– Что-то все-таки случилось, – тихо сказала Алена.

– Знаешь, оставь меня в покое…

Он пошел на кухню, но коньяка в навесном шкафчике больше не осталось.

Алена играла гамму. Медлено. Вкрадчиво. Будто пробуя каждый звук на вкус, будто глядя сквозь кругленькие ноты, как смотрят на солнце через цветные стеклышки.

Аспирин заварил себе чая. Вот это что сейчас происходит – гипноз?

Он вошел в комнату:

– Послушай…

Она опустила скрипку.