сквозь зубы:

– Хлеба нет. Масло кончается.

Ни слова ни говоря, она отвязала подушечку и положила скрипку в футляр. Аспирин, злой как собака, вышел.

Закрылась входная дверь.

Тогда он оделся и вышел тоже – втайне надеясь, что мерзавка забыла ключи. Он спустился по лестнице; Алена и не думала никуда уходить. Она стояла у входа в подъезд, прижимая к себе Мишутку.

– В чем дело?

– Они там, – Алена смотрела в пол.

– Кто?

– Они.

Аспирин проследил за ее взглядом. У гаражей стояли, курили, сплевывали двое пацанов лет по четырнадцать. Он сначала не понял, в чем проблема, и только минуту спустя до него дошло: «У меня сначала голос пропал… А потом они мне рот зажали… Рукой…»

Ну принесла же их нелегкая именно сейчас!

Алена прижимала к груди своего медведя. Интересно, подумал Аспирин, она может его науськать? Когда явной угрозы хозяйке нет, а есть только ее приказ – взять?

– Ты их боишься, что ли? – небрежно спросил Аспирин. – На пару с этим –  боишься?

Алена молчала.

– А может, ты обозналась? И это вовсе другие?

Алена молчала. Аспирин попытался заглянуть ей в лицо; она отвернулась. Натруженные пальцы, все в заусеницах, вцепились в шоколадную медвежью шерсть.

Ей было страшно и гадко. Она пыталась преодолеть себя, и – на глазах Аспирина – не могла.

Он снова глянул на курящих пацанов. Перевел взгляд на Алену. Внутренне поморщился.

Зашагал через двор.

Мальчишки заметили его. Недоуменно уставились, переглянулись, но удрать не успели. А может, не захотели. Чего им удирать?

На ходу он так ничего и не придумал. Никаких слов. Просто подошел и взял обоих «за шкирки».

Один рванулся и вырвался, но другого Аспирин перехватил уже двумя руками, покрепче.

– Ты че? Ты че?

– Я тебе сейчас объясню, «че», – слова возникали сами собой. Внутреннее брезгливое оцепенение сменялось азартом возмездия. – Сейчас в милицию пойдем. Ограбление и попытка изнасилования. Тебе четырнадцать есть? Сядешь…

– Да ты че!

Тот, что был свободен, отбежал в сторону. Тот, кого держал Аспирин, забился уже не на шутку; Аспирин ухитрился завернуть ему руку за спину. Скрутить гаденыша оказалось неожиданно приятно: наверное, так звереет от запаха жертвы самый милый одомашненный хищник.

– Дядя, ты че! Какое ограбле… какое изнаси…

– А в подъезде, месяц назад! Тебя одна девочка узнала. А может, и еще кто-то узнает, сволочь ты малая!

Тот, что был свободен, отскочил еще и поднял с земли камень:

– А ну пусти его!

– Ты тоже сядешь, – пообещал Аспирин. – Повесткой вызовут с родителями. Кидай, сука, кидай, набавляй себе срок…

Парень уронил камень и скрылся с глаз. Аспирин толкнул пленника в щель между гаражами; вспышка охотничьего азарта сходила на нет. Тащить пацана в милицию? Через два квартала?

– Говори, как зовут и где живешь, а то яйца повыдергиваю.

– Да за что?! – глаза пленника бегали.

– А ты знаешь, за что… Не уйдешь. Вычислю. И дружка твоего. Говори!

Он стукнул парня лбом о стенку гаража. Вроде бы несильно; гараж глухо ухнул.

– Бери свои деньги! – завизжал парень. – Мне, может, жрать нечего! Бери, подавись…

И он вдруг заревел, горестно, слюняво и сопливо, и Аспирин осознал свою полную власть над этим жалким, скверным, трусливым и жестоким созданием, которое будет жить и портить все, к чему прикоснется, ломать и топтаться, плевать и гадить, а если осмелится – то, возможно, и убивать.

Ему захотелось еще раз его ударить. Бросить на замлю и бить ногами. Раз и навсегда указать червяку его место. Смешать с дерьмом.

Пацан ревел, пуская слюни. Аспирин увидел себя со стороны: взрослый дядька, выкручивающий руки подростку.