– Ты бывала в Кракове?

Девочка не ответила.

Аспирин плеснул себе еще коньяка. Руки почти перестали трястись.

– Что там было? – спросил он, глядя на полосатые гостьины носки.

– Где?

– Там.

Девочка вздохнула.

– Он за мной пришел… А я не хочу идти с ним.

– Отец?

– Нет. Он мне не отец.

– Отчим?

– Он.

– Кто?

Девочка вздохнула снова. Аспирин нервно потер ладони:

– Кто убил собаку?

Девочка кивнула на игрушечного медведя. Аспирин вспомнил полуразорванного бледного бультерьера.

– Вообще-то, – сказала девочка раздумчиво, – это они ее убили. Давно. Когда она гналась за тобой, она была уже мертвая.

– Взрыва вроде не было, – сам себе сказал Аспирин. – Может… у них оказалось с собой что-то вроде… ну… упало собаке под ноги и взорвалось.

– Мышка бежала, хвостиком махнула, – сказала девочка без улыбки, – яичко упало и взорвалось… Ты хочешь спать?

– Я шесть часов травил в эфире байки, – признался Аспирин. – Разговаривал с какими-то идиотами по телефону. Ставил на заказ идиотские песенки. Потом малолетние кретины подстерегли меня в подворотне и натравили бультерьера. А он возьми да и сдохни на бегу. Да не просто сдохни – разорвись…

– Ничего, – сказала девочка примирительно. – Ты выпьешь еще и заснешь.

– И когда проснусь, тебя уже здесь не будет, – мечтательно предположил Аспирин.

– Это вряд ли, – сказала девочка и обняла медвежонка.

Чудес не бывает, и потому в девять утра, когда Аспирин вышел, прихрамывая, на кухню, девочка сидела, скрестив ноги, на стуле перед идеально вымытым столом, смотрела в окно и еле слышно напевала сквозь зубы. Перед ней на металлическом подносе лежал обложкой вверх раскрытый паспорт Аспирина.

– Ты что?! – от возмущения Аспирин выругался, как не принято ругаться при детях, устыдился своей несдержанности и потому разозлился еще больше.

Девочка обернулась. На коленях у нее – вернее, на скрещенных пятках – сидел светло-коричневый медвежонок, смотрел на Аспирина пластмассовыми зенками. На полу у ножки стула стояла пустая баночка из-под меда.

– Значит, ты Гримальский Алексей Игоревич, тебе тридцать четыре года, – прокурорским тоном сообщила девочка.

– Слушай, ты, – выдавил Аспирин сквозь зубы. – Забирай… своего медведя и уходи. Чтобы духу твоего здесь не было. Считаю до десяти.

– Иначе что? – уточнила девочка.

– Проявил, блин, милосердие, – горько пробормотал Аспирин. – Приютил на ночь потерявшегося ребенка…

После вчерашнего ночного забега болели ноги и спина. Во рту было сухо и противно. В правом виске медленно и торжественно бухал миниатюрный кузнечный молот.

– Иначе, – он обогнул сидящую гостью, взял свой паспорт с подноса и почувствовал себя увереннее, – я вызову милицию.

– И что, ты скажешь, я делала у тебя в квартире ночью?

Аспирин позволил, наконец, ватным коленям подогнуться и тяжело опустился на табуретку. Девочка смотрела на него с интересом.

– Слушай, – глухо сказал Аспирин. – Я не знаю, кто и зачем научил тебя таким гадостям, но… есть же экспертиза, понимаешь? Мне не хочется этой грязи, но… Всем же будет ясно, что ты просто маленькая дряная испорченная вымогательница… понимаешь?

Девочка пересадила медведя на стол рядом с собой. Поудобнее сложила ему ватные лапы.

– Значит, это правда, – сказала отстраненно.

– Что? – почти выкрикнул Аспирин.

– Он говорил… он всегда говорит правду, – девочка задумалась, ее светлые брови стали похожи на два недорисованных значка «бесконечность».