А может, не обкурившиеся. А может, совершеннолетние. В темноте не разобрать. Не сосчитать огоньки сигарет, не спросить документы.

– Эй, ты! Иди сюда!

Аспирин мазнул по компании фонарем. Человек шесть. Одна девица. И, что самое неприятное – бультерьер.

– Не слепи, падла!

Рычание.

Аспирин погасил фонарь и тихонько отступил к выходу со двора. Может, сами отсохнут и сами отвалятся?

Не тут-то было.

– Иди сюда, говорят! Лучше будет!

– Что надо, ребята? – осведомился Аспирин по-деловому. – Я – ди-джей Аспирин…

Ржание. Эти дети либо не верили ему, либо не слушали радио.

– Аспирин-пидорин, прикурить не найдется? – звонко спросила девица.

Он отступал, не сводя глаз с собаки. У одного его приятеля когда-то была такая. Отгрызла средний палец на левой руке – собственному хозяину…

– Держи пса, – предложил он холодно.

Ржание. Девица заливалась громче всех. Какое неприятное сочетание, подумал Аспирин, – бабец и собака…

– Абель, фас! Оторви ему яйца!

Аспирин повернулся и побежал. Палку мне, палку, лучше железную, лучше заточку… Нет времени подобрать кирпич… темно… а баллончик, который целый год провалялся в сумке, сегодня остался в багажнике – лежит в гараже, полеживает…

Тускло вспыхнул фонарь у входа в подворотню. Этого света как раз хватило Аспирину, чтобы не налететь в темноте на мусорный бак. Он в последний момент вильнул в сторону, оглянулся и увидел в свете фонаря, как бультерьер, похожий на фаршированный бледный чулок, несется через двор, а вслед за ним бежит чудище о восьми ногах, четыре рта что-то вопят, восемь рук месят воздух…

Только теперь Аспирин вспомнил о девочке, которая по-прежнему стоит, наверное, в этой самой подвороте и прижимает к груди медвежонка.

Он подхватил с земли осколок кирпича, кинул в пса и почти попал. Тварь замедлила движение, но ненадолго.

– Скотина! Ты что делаешь! – орала девица. – Абель, взять!

Аспирин кинулся в подворотню. Свет фонаря насквозь простреливал бетонный коридор. Девочка, вопреки надеждам Аспирина, не убежала, услышав крики, топот и рычание, а только плотнее вжалась в стену.

Аспирин схватил ее за руку и потащил за собой. Зря, наверное. Он и сам, без балласта, бегал куда медленнее коротконогой собаки.

Подворотня закончилась. Девочка вырвала руку из руки Аспирина, обернулась и бросила медвежонка обратно, в проем арки, где на стенах прыгали тени.

Сначала он услышал крик – визг, вопль, разрывающий чьи-то голосовые связки.

И секундой спустя увидел огромную тень, выросшую на бетонной стенке поверх побледневших в страхе граффити.

Глухо ухнула собака. Что-то шлепнуло о стену и о пол. И сделалось тихо. Только топот ног, затихающий далеко-далеко…

В соседних домах стали зажигаться окна.

– Уходим, – сказал Аспирин, плохо соображая, ведомый инстинктом.

– Сейчас, – сказала девочка. – Мне надо забрать Мишутку.

Она вошла в проем арки, подняла что-то с асфальта, бережно отряхнула, прижала к груди. Аспирин глянул поверх ее склоненной головы: в подворотне было пусто. Далеко, у противоположного входа, лежал наполовину разорванный труп собаки.

– Идем, – сказала девочка.

Он схватил ее за руку и потащил прочь, стараясь держаться в тени и ни в коем случае не попадаться на глаза растревоженным сонным обывателям, чьи головы то здесь, то там выглядывали в окна, в форточки, с балконов.

– Неспокойно сегодня, – сказал консьерж Вася. – По всему району собаки, слышишь, разгавкались… Визжал кто-то – прямо жуть… Ты как дошел?

– Нормально, – соврал Аспирин. – Девочку вот… встретил…

Девочка смотрела на консьержа с приветливым интересом.

– Ночью? – удивился Вася. – Одна?

– С Мишуткой, – уточнила девочка.

Подошел лифт. К счастью, сквозь проем в сдвигающихся дверях Аспирин успел заметить Васино лицо: шагнул обратно и помешал дверным створкам сойтись.