которую она не хотела видеть и которая ее никогда не видела. Вы не можете себе представить, среди какой раззолоченной нищеты умирает бедняжка. Вчера у нас совсем не было денег. Сepeбpo, драгоценности, шали – все заложено, остальное или продано, или опечатано. Маргарита еще сознает то, что происходит вокруг нее, и страдает душой, телом и разумом. Крупные слезы катятся у нее по щекам, таким худым и бледным, что вы не узнали бы той, которую вы так любили, если бы вы ее увидели. Она взяла с меня обещание писать вам вместо нее, когда она будет не в силах, и я пишу около нее. Она смотрит в мою сторону, но не видит меня, ее взгляд уже обволакивает близкая смерть; однако она улыбается, и все ее мысли, вся ее душа устремлены к вам, я это знаю. Каждый раз, как открывают двери, глаза ее проясняются и она думает, что вы войдете; потом, когда она видит, что это не вы, ее лицо принимает прежнее страдальческое выражение, покрывается холодным потом, а к вискам приливает кровь.

19 февраля, полночь

Какой печальный день сегодня, бедный господин Арман! Утром Маргарита задыхалась, доктор пустил ей кровь, и ее голос немного вернулся. Доктор советовал ей послать за священником. Она согласилась, и он сам пошел за аббатом из Saint-Roch.

В это время Маргарита меня подозвала к себе, попросила открыть шкаф, показала чепчик и длинную рубашку, обшитую кружевами, и сказала ослабевшим голосом:

– Я умру после исповеди, надень мне тогда эти вещи: это кокетство умирающей.

Потом она меня поцеловала с плачем и добавила:

– Я могу говорить, но я слишком задыхаюсь, когда говорю. Я задыхаюсь! Воздуха!

Я разразилась слезами, открыла окно, и через несколько минут вошел аббат.

Я пошла ему навстречу.

Когда он узнал, где находится, он немного испугался дурного приема.

– Входите смелее, мой отец, – сказала я.

Он не долго оставался в комнате у больной и вышел оттуда со словами:

– Она жила как грешница, но умрет как христианка.

Через несколько минут он вернулся в сопровождении мальчика, который нес распятие, и причетника, который шел впереди и звонил, возвещая, что Господь грядет к умирающей.

Они вошли все трое в эту спальню, которая слышала некогда совсем другие слова, а теперь стала святым местом.

Я упала на колени. Не знаю, как долго останется у меня в памяти впечатление, которое произвела на меня эта сцена, но не думаю, чтобы что-нибудь земное могло меня так потрясти.

Аббат помазал ноги, руки и лоб умирающей, прочел коротенькую молитву, и Маргарита была готова, чтобы вознестись на небо, куда она, наверное, вознесется, если Бог видел испытания ее жизни и святость ее смерти.

С этого момента она не произнесла ни слова и не сделала ни одного движения. Только дыхание ее говорило о том, что она жива.

20 февраля, 5 часов вечера

Все кончено.

Сегодня ночью, часа в два, началась агония. Ни один мученик не претерпевал таких мучений, если судить по ее крикам. Два-три раза она вставала на постели, как будто цепляясь за жизнь, которая уходила к Богу.

Два-три раза называла ваше имя, потом все смолкло, и она в изнеможении упала на постель. Безмолвные слезы полились у нее из глаз, и она умерла.

Я подошла к ней, позвала ее, она не отвечала; тогда я закрыла ей глаза и поцеловала в лоб.

Бедная, дорогая Маргарита, как бы мне хотелось быть святой, чтобы этот поцелуй тебя вернул Богу.

Потом я ее одела, как она просила, пошла за священником в Saint-Roch, поставила две свечки и молилась два часа в церкви.

Я раздала бедным ее деньги.

Я плохо знакома с религией, но думаю, что Господь Бог признает мои слезы искренними, мою молитву – пламенной, мою милостыню – чистосердечной и сжалится над той, которая умерла молодой и красивой, не имея никого, кроме меня, чтобы закрыть ей глаза и похоронить ее.

22 февраля

Сегодня были похороны. В церкви было много подруг Маргариты. Некоторые искренне плакали. Когда погребальная процессия шла по направлению к Монмартру, в ней было всего двое мужчин, граф Г..., который специально по этому случаю приехал из Лондона, и герцог, которого вели под руки два лакея.

Я записываю все эти подробности у нее в квартире; слезы застилают мне глаза; передо мной печально горит лампа и стоит обед, к которому я не притронулась, конечно, но который Нанина заказала для меня, потому что я уже больше суток ничего не ела.

В моей памяти не долго удержатся эти печальные впечатления, потому что моя жизнь так же мало принадлежит мне, как жизнь Маргариты принадлежала ей; поэтому-то я и описываю вам все подробно, из опасения, что после долгого промежутка времени между этими событиями и вашим возвращением я не сумею быть вполне точной».

XXVII

– Вы прочли? – спросил Арман, когда я окончил чтение этой рукописи.

– Теперь я понимаю ваши страдания, мой друг, если правда все то, что я прочел.

– Отец подтвердил мне это в своем письме.

Мы разговаривали еще некоторое время о печальной судьбе Маргариты, и я вернулся домой немного отдохнуть.

Арман был по-прежнему печален, но немного успокоился, рассказав мне всю историю. Он быстро поправился, и мы вместе пошли к Прюданс и к Жюли Дюпре.

Прюданс обанкротилась. Она обвиняла в этом Маргариту; во время ее болезни она ей давала взаймы много денег, которые сама брала под векселя и не сумела выплатить; Маргарита умерла, не вернув ей ничего и не выдав ей расписок, которые она могла бы представить в доказательство долга.

При помощи этой басни, которую мадам Дювернуа рассказывала повсюду, чтобы оправдать свои плохие дела, она выжала тысячу франков у Армана; он ей не поверил, но сделал вид, что верит, из уважения к памяти своей любовницы.

Потом мы пошли к Жюли Дюпре, она нам рассказала о печальных событиях, свидетельницей которых она была, и, проливая искренние слезы, вспоминала свою подругу.

Наконец мы отправились на могилу Маргариты, на которой первые весенние лучи солнца раскрыли первые почки.

Арману оставалось выполнить последнюю обязанность – отправиться к отцу. Он хотел, чтобы я поехал с ним.

Мы приехали в С..., и я увидел господина Дюваля. Таким самым я себе и представлял его по описанию сына: высокого роста, почтенный, любезный.

Он встретил Армана со слезами счастья и сердечно пожал мне руку. Я вскоре понял, что отцовские чувства преобладали у податного инспектора.

У его дочери, Бланш, был такой ясный взгляд, такие чистые очертания рта, что только святые мысли рождались у нее и благочестивые слова произносились ее устами.

Она улыбалась брату, не зная в своей невинности, что далеко отсюда какая-то куртизанка пожертвовала своим счастьем при одном упоминании ее имени.

Я пробыл некоторое время в этой счастливой семье, всецело отдавшейся тому, кто принес сюда свое выздоравливающее сердце.

Я вернулся в Париж и записал эту историю так, как она была мне рассказана. У нее есть только одно достоинство, которое тоже, может быть, будут оспаривать, это – правдивость.

Я не делаю из этой истории вывода, что все девушки, как Маргарита, способны сделать то, что она сделала. Я далек от этого. Но я убедился, что одна из них испытала в своей жизни серьезную любовь, она страдала от этой любви и умерла от нее. Я рассказал читателю то, что узнал. Это был мой долг.

Вы читаете Дама с камелиями
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

3

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату