совет, – упаси меня бог! – но попросить разъяснения. Всякий порядочный отряд должен иметь хорошего начальника. Как сможем мы действовать совместно, не имея предводителя.

– Ну, а я-то кто, по-вашему? – спросил Луаньяк.

– Вы, сударь, для нас – генерал.

– Нет, не я, сударь, вы ошибаетесь, а герцог д'Эпернон.

– Значит, вы – наш полковник? И в таком случае этого недостаточно, сударь: необходимо, чтобы каждые пятнадцать человек имели своего командира.

– Это правильно, – ответил Луаньяк, – не могу же я каждый день являться в трех лицах. Однако я не желаю также, чтобы среди вас одни были ниже, другие выше иначе, чем по своим заслугам.

– О, что касается этого различия, то, если бы вы и не принимали его во внимание, оно само собою возникнет, в деле вы ощутите разницу между нами, даже если в общей массе она не будет заметна.

– Поэтому я намерен назначать сменных командиров, – сказал Луаньяк, обдумав слова Сент- Малина. – Вместе с паролем на данный день я буду называть имя также дежурного командира. Таким образом, каждый по очереди будет подчиняться и командовать. Я ведь еще не знаю способностей каждого из вас: надо, чтобы они проявились, тогда я смогу сделать выбор. Я посмотрю н рассужу.

Сент-Малин отвесил поклон и присоединился к своим товарищам.

– Так, значит, вы поняли, – продолжал Луаньяк, – я разделил вас на три отделения по пятнадцать человек. Свои номера вы сами знаете: первое отделение дежурит на лестнице, второе находится во дворе, третье в казарме. Бойцы этого последнего могут быть полуодеты и держать шпагу у изголовья, то есть должны быть готовы к выступлению по первому сигналу. Теперь, господа, ступайте. Господин де Монкрабо, господин де Пенкорнэ, завтра вы должны уплатить штраф. Казначеем являюсь я.

Все вышли. Остался один Эрнотон де Карменж.

– Вам что-нибудь надо, сударь? – спросил Луаньяк.

– Да, сударь, – с поклоном ответил Эрнотон. – Мне кажется, вы позабыли сообщить, что же в точности мы должны будем делать? Состоять на королевской службе – это, разумеется, звучит очень гордо, но я очень хотел бы знать, как далеко может завести нас повиновение приказу.

– Это, сударь, – ответил Луаньяк, – вопрос весьма щекотливый, и дать на него какой-нибудь категорический ответ я не смог бы.

– Осмелюсь ли спросить вас, сударь, почему именно?

Все эти вопросы задавались де Луаньяку с такой утонченной вежливостью, что, вопреки своему обыкновению, г-н де Луаньяк тщетно искал повода для суровой отповеди.

– Потому что сам я зачастую утром не знаю, что мне придется делать вечером.

– Сударь, – сказал Карменж, – вы занимаете по сравнению с нами настолько высокое положение, что должны знать много такого, что нам неизвестно.

– Поступайте так, как поступал я, господин де Карменж, – узнавайте все это, никого не расспрашивая, я вам препятствовать не стану.

– Я обратился к вам за разъяснением, сударь, – сказал Эрнотон, – так как прибыл ко двору не связанный ни с кем ни дружбой, ни враждой, никакие страсти меня не ослепляют, и потому я, хоть и не стою больше других, могу быть вам полезнее любого другого.

– У вас нет ни друзей, ни врагов?

– Нет, сударь.

– Однако я полагаю, что короля-то вы любите?

– Я обязан и готов его любить, господин де Луаньяк, как слуга, как верноподданный и как дворянин.

– Ну, так вот вам один из существеннейших пунктов, на это вы и должны равняться, и, если вы человек сообразительный, вы сами распознаете, кто стоит на противоположной точке зрения.

– Отлично, сударь, – ответил с поклоном Эрнотон, – все ясно. Но остается одно обстоятельство, сильно меня смущающее.

– Какое, сударь?

– Пассивное повиновение.

– Это первейшее условие.

– Я отлично понимаю, сударь. Пассивное повиновение зачастую бывает делом нелегким для людей, щекотливых насчет своей чести.

– Это уж меня не касается, господин де Карменж, – сказал Луаньяк.

– Однако, сударь, если вам какое-нибудь распоряжение не по вкусу?

– Я читаю подпись господина д'Эпернона, и это возвращает мне душевное спокойствие.

– А господин д'Эпернон?

– Господин д'Эпернон видит подпись его величества и тоже, подобно мне, успокаивается.

– Вы правы, сударь, – сказал Эрнотон, – я ваш покорный слуга.

Эрнотон направился к выходу, но Луаньяк позвал его обратно.

– Вы, однако же, натолкнули меня на некоторые соображения, – сказал он, – и я вам скажу кое-что, чего не сказал бы другим, ибо эти другие не сумели говорить со мною так мужественно и достойно, как вы.

Эрнотон поклонился.

– Сударь, – сказал Луаньяк, подходя совсем близко к молодому человеку, – может быть, сегодня вечером сюда явится одно весьма высокое лицо; не упускайте его из вида и следуйте за ним повсюду, куда оно направится по выходе из Лувра.

– Милостивый государь, позвольте мне сказать вам, – это же, кажется, называется шпионить?

– Шпионить? Вы так полагаете? – холодно произнес Луаньяк. – Возможно, однако же…

Он вынул из-за пазухи бумагу и протянул ее Карменжу. Тот, развернув ее, прочел:

– Чья подпись? – спросил Луаньяк.

– Подпись: д'Эпернон, – прочел Карменж.

– Итак, сударь?

– Вы правы, – ответил Эрнотон, низко кланяясь, – я прослежу за господином де Майеном.

И он удалился.

Господин де Майен, о котором так много говорили в Лувре и который об этом даже не подозревал, вышел из дворца Гизов черным ходом и верхом, в сапогах, словно только что с дороги, отправился со свитой из трех дворян в Лувр.

Предупрежденный о его прибытии, г-н д'Эпернон велел доложить о нем королю.

Предупрежденный, в свою очередь, г-н де Луаньяк вторично дал Сорока пяти те же самые указания; итак, пятнадцать человек, как и было условлено, находились в передней, пятнадцать во дворе и четырнадцать в казарме.

Мы говорим четырнадцать, так как Эрнотон, получивший особое поручение, не находился среди своих товарищей.

Но ввиду того, что свита г-на де Майена не вызывала никаких опасений, второй группе разрешено было возвратиться в казарму.

Господина де Майена ввели к королю: он явился с самым почтительным визитом и был принят королем с подчеркнутой любезностью.

– Итак, кузен, – спросил король, – вы решили посетить Париж?