виднелся под огромными буками сквозь гущу кустарников.

Принц уже два дня тому назад удалился в этот павильон. Те, кто его не знал, говорили, что он захотел наедине предаваться горю, которое причинила ему смерть Орильи. Те, кто хорошо знал его, утверждали, что в этом павильоне он предается каким-нибудь ужасным и постыдным деяниям, которые в один прекрасный день выплывут на свет божий. Оба эти предположения были тем более вероятны, что принц, видимо, приходил в отчаяние, когда какое-либо дело или чье-либо посещение призывали его в замок. Как только это дело или этот визит заканчивались, он возвращался в свое уединение. В павильоне ему прислуживали только два камердинера, находившиеся при нем с детских лет.

– Выходит, – сказал Анри, – что празднества будут не очень-то веселые, раз принц в таком расположении духа.

– Разумеется, – ответил офицер, – ведь каждый постарается выразить сочувствие принцу, уязвленному в своей гордости и потерявшему друга.

Анри продолжал, сам того не желая, расспрашивать и находил в этом непонятный для него самого интерес. Смерть Орильи, которого он знал при дворе и снова увидел во Фландрии; странное равнодушие, с которым принц сообщил ему о своей утрате; затворническая жизнь, начатая принцем, как утверждали, с тех пор, как он узнал о смерти Орильи, – все это для Анри вплеталось каким-то загадочным для него образом в ту таинственную и темную ткань, на которой с некоторых пор вышивались события его жизни.

– И вы говорите, – спросил он у офицера, – что никто не знает, откуда принц получил известия о смерти Орильи?

– Никто.

– Но, в конце-то концов, – настаивал он, – разве на этот счет не ведутся никакие разговоры?

– О, конечно, – ответил офицер, – правду ли, неправду, а что-нибудь, как вы сами понимаете, всегда рассказывают.

– Так что же все-таки говорят?

– Говорят, что принц охотился в лозняке у реки и что он отделился от других охотников – он ведь все делает по внезапному порыву, и охота его захватывает, как игра, как битва, как горе, – но вдруг возвратился, видимо, чем-то крайне расстроенный. Придворные стали расспрашивать его, думая, что речь идет просто о каком-нибудь злоключении на охоте. В руках у принца было два свертка с золотыми монетами. «Подумайте только, господа, – сказал он прерывающимся голосом, – Орильи умер, Орильи заели волки». Никто не хотел верить. «Нет, нет, – сказал принц, – черт меня побери, если это не так: бедняга всегда лучше играл на лютне, чем ездил верхом. Кажется, лошадь его понесла, он упал в какую-то рытвину и убился. На другое утро двое путников, проходивших мимо этой рытвины, нашли тело, наполовину обглоданное волками. В доказательство того, что все произошло именно так и что воры тут не замешаны, – вот два свертка с золотом, они были найдены на нем и честно возвращены». Но так как никто не видел людей, принесших эти свертки, – продолжал офицер, – все подумали, что они переданы были принцу теми двумя путниками, которые встретили его на берегу реки, узнали и сообщили о смерти Орильи.

– Все это очень странно, – пробормотал Анри.

– Тем более странно, – продолжал прапорщик, – что говорят, – правда это или выдумка? – будто принц открывал калитку парка у буковых зарослей и в нее проскользнули две тени. Значит, принц впустил в парк каких-то двух человек – вероятно, тех самых путников. С той поры принц и удалился в павильон, и мы теперь видим его лишь изредка.

– А этих путников так никто и не видел? – спросил Анри.

– Я, – сказал офицер, – когда ходил к принцу узнать вечерний пароль для дворцовой охраны, – я встретил какого-то человека, который, по-моему, не принадлежит к дому его высочества. Но лица его я не видел, этот человек при виде меня отвернулся и надвинул на глаза капюшон своей куртки.

– Капюшон своей куртки?

– Да, человек этот походил на фламандского крестьянина и, сам не знаю почему, напомнил мне того, кто был с вами, когда мы встретились во Фландрии.

Анри вздрогнул. Замечание офицера показалось ему связанным с тем глухим, но упорным интересом, который вызывал у него этот рассказ. И ему, видевшему, как Диана и ее спутник поручены были Орильи, пришло на ум, что он знает обоих путников, сообщивших принцу о гибели злосчастного музыканта.

Анри внимательно поглядел на офицера.

– А когда вам показалось, будто вы узнаете этого человека, что вы подумали, сударь? – спросил он.

– Вот что я думаю, – ответил офицер, – но не берусь ничего утверждать. Принц, наверно, не отказался от своих планов насчет Фландрии. Поэтому он содержит там соглядатаев. Человек в шерстяном верхнем камзоле один из таких шпионов; в пути он узнал о несчастном случае с музыкантом и принес два известия сразу.

– Это возможно, – задумчиво сказал Анри, – Но что делал этот человек, когда вы его видели?

– Он шел вдоль изгороди, окаймляющей цветники (из ваших окон ее можно видеть), по направлению к теплицам.

– Итак, вы говорите, что два путешественника… вы ведь сказали, что их было два?

– Говорят, будто вошли двое, но я сам видел только одного, человека в шерстяном камзоле.

– Значит, по-вашему, этот человек живет в теплицах?

– Весьма вероятно.

– Из теплиц есть выход?

– Да, есть, граф, в сторону города.

Анри некоторое время молчал. Сердце его сильно билось. Эти подробности, как будто бы не имевшие никакого значения, для него, обладавшего в этом таинственном деле как бы двойным зрением, были полны огромного интереса.

Между тем наступила темнота, и оба молодых человека, не зажигая света, беседовали в комнате Жуаеза.

Усталый после дороги, озабоченный странными событиями, о которых ему только что сообщили, не имея сил бороться с теми чувствами, которые они ему внушали, граф повалился на кровать брата и машинально устремил взгляд в темноту.

– Значит, павильон принца там? – спросил дю Бушаж, указывая пальцем туда, откуда, по всей видимости, появился неизвестный.

– Видите огонек, мерцающий среди листвы?

– Ну?

– Там столовая.

– А, – вскричал Анри, – он снова появился.

– Да, он, несомненно, идет в теплицы к своему товарищу. Вы слышите?

– Что?

– Звук поворачиваемого в замке ключа.

– Странно, – сказал дю Бушаж, – во всем этом нет ничего необычного и, однако же…

– Однако вас дрожь пробирает, верно?

– Да, – сказал граф, – а это что такое?

Послышался звук, напоминавший звон колокола.

– Это сигнал к ужину для свиты принца. Пойдемте с нами ужинать, граф.

– Нет, спасибо, сейчас мне ничего не нужно, а если проголодаюсь, то позову кого-нибудь.

– Не дожидайтесь этого, присоединяйтесь к нашей компании.

– Нет, невозможно

– Почему?

– Его королевское высочество почти что приказал мне распорядиться, чтобы ужин мне приносили сюда. Но вы идите, не задерживайтесь из-за меня.

– Спасибо, граф, доброй ночи. Следите хорошенько за нашим призраком.

– О, можете на меня в этом отношении положиться. Разве что, – добавил Анри, опасаясь, не выдал ли он себя, – разве что сон меня одолеет. Это более вероятно да, на мой взгляд, и более разумно, чем подстерегать тени каких-то шпионов.