– Так, так… И взяли с собой одного из ваших дворян. Кого именно?

– Вы его не знаете, ваше величество, – ответил герцог.

– Ну что ж, в таком случае мы познакомимся, – сказал король и направился прямо к другой фигуре, сделав знак одному из лакеев подойти к ним с факелом.

– Простите, брат мой! – сказал герцог Анжуйский, с плохо скрытой досадой, распахивая плащ и кланяясь.

– Ай-яй-яй! Так это вы, Генрих?.. Да нет, быть не может! Я, верно, ошибаюсь… Мой брат, герцог Анжуйский, не пошел бы в гости, не повидавшись со мной. Ему хорошо известно, что когда принцы крови возвращаются в столицу, для них существует только один путь в Париж – пропускные ворота Лувра.

– Простите, государь! – сказал герцог Анжуйский. – Прошу ваше величество извинить мой необдуманный поступок.

– Охотно! – насмешливо сказал король. – А что, брат мой, вы делали во дворце Конде?

– Да то, – со свойственным ему лукавым видом сказал король Наваррский, – о чем вы, ваше величество, сейчас говорили.

И, нагнувшись к уху короля, закончил свою фразу взрывом хохота.

– Что ж тут такого? – высокомерно спросил герцог де Гиз, обращавшийся с бедным королем Наваррским, как и все при дворе, довольно грубо. – Почему я не могу навестить мою невестку? Разве герцог Алансонский не навещает свою?

Генрих слегка покраснел.

– Какую невестку? – спросил Карл. – Я знаю только одну его невестку – королеву Елизавету.

– Простите, государь! Я хотел сказать – свою сестру, королеву Маргариту, которую мы полчаса тому назад, когда шли сюда, видели в ее носилках, а носилки сопровождали два щеголя, бежавших один с правой стороны, другой – с левой.

– Вот как! – сказал Карл. – Что вы на это скажете, Генрих?

– Скажу, что королева Наваррская свободна ходить, куда хочет, но я сомневаюсь, чтобы она вышла из Лувра.

– А я в этом уверен, – ответил герцог де Гиз.

– Я тоже, – вмешался герцог Анжуйский, – к тому же ее носилки остановились на улице Клош- Персе.

– С ней, наверно, и ваша невестка; не эта, – сказал Генрих Гизу, указывая на дворец Конде, – а та, – он обратил палец в сторону дворца Гизов, – уходя мы оставили их вместе; да вы и сами знаете, что они неразлучны.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше величество, – ответил герцог де Гиз.

– Все ясно как день, – возразил король, – недаром два щеголя были при носилках – у каждой дверцы свой.

– Хорошо, – сказал герцог де Гиз, – если королева и моя невестка покрывают себя позором, передадим их суду короля, чтобы прекратить это.

– Э, черт возьми! – сказал Генрих. – Оставьте в по кое и принцессу Конде, и герцогиню Неверскую… Король не боится за свою сестру… а я доверяю моей жене.

– Нет, нет, – возразил Карл, – я хочу выяснить это дело, но мы займемся им сами… Так вы говорите, кузен, что носилки остановились на улице Клош-Персе?

– Да, государь.

– А вы нашли бы это место?

– Да, государь.

– Тогда идем туда, и если понадобится сжечь дом, чтобы узнать, кто там находится, его сожгут.

С этими намерениями, обещавшими мало приятного тем, о ком шла речь, четверо владетельных особ христианского мира направились на Сент-Антуанскую улицу.

Затем четверо принцев свернули на улицу Клош-Персе.

Карл, желавший уладить это дело в семейном кругу, отпустил сопровождавших его дворян, сказав, что они могут провести ночь, как им будет угодно, но что они должны быть около Бастилии в шесть утра и привести с собой двух лошадей.

На улице Клош-Персе было всего три дома, и отыскать нужный оказалось тем легче, что жильцы двух домов безотказно открывали двери; один из этих домов выходил на Сент-Антуанскую улицу, а другой – на улицу Руа-де-Сиспль.

Совсем иначе обстояло дело с третьим домом: это был тот самый дом, который охранял привратник- немец, а привратник-немец был не из сговорчивых. Казалось, в эту ночь Парижу было суждено явить миру два приснопамятных образца верных слуг.

Напрасно герцог де Гиз грозил немцу на чистейшем немецком языке, напрасно Генрих Анжуйский предлагал кошелек, набитый золотыми, напрасно Карл решил назвать себя командиром патруля, – честный немец не обращал внимания ни на угрозы, ни на посулы, ни на приказ. Видя, что пришельцы не отстают и становятся все назойливее, он просунул между железными прутьями дуло аркебузы, что вызвало лишь смех у трех незваных гостей, – Генрих Наваррский стоял в стороне, как будто все это его нимало не интересует, – ибо дуло нельзя было повернуть между прутьями решетки ни в ту, ни в другую сторону, и оно представляло собой опасность разве что для слепого, который встал бы прямо против дула.

Удостоверившись, что привратника нельзя ни запугать, ни подкупить, ни уговорить, герцог де Гиз сделал вид, что уходит вместе со своими спутниками, но это отступлении было недолгим. На углу Сент-