С каждым днем погода становилась все холодней. Наступило время, когда порывы ветра становились нестерпимыми, и двое часовых-англичан почти не выходили из теплой караулки. Ирландец упорно трудился с напильником над прутьями оконной решетки — из трех прутьев уже была распилена нижняя часть третьего прута.

Погода превратилась из плохой в отвратительную.

— Дайте мне сотню франков, — попросил однажды ирландец у Рене.

Рене достал из своего кармана пять луидоров и протянул их ирландцу. Тот исчез вместе с надзирателем и вернулся лишь через час.

— Помолимся Всевышнему, чтобы этой ночью нам в дверях не попался дьявол, — сказал ирландец, — и мы будем свободны.

Ужин оказался обильнее и сытнее обычного, и каждый мог спрятать в карман куски хлеба и мяса — на завтрак. Ближе к девяти вечера начался снегопад, да с таким ветром, который был в состоянии свалить с ног всех быков графства. В десять часов узники тщетно прислушивались к шагам англичан за стеной: может, потому шаги не были слышны, что мостовые уже покрыты снегом? Они приоткрыли окно и осторожно выглянули: англичане и сейчас грелись в караулке, вместо того чтобы дежурить на своем посту. Ирландец поднял камень в углу камеры и метнул его за стену. В то же мгновение с противоположной стороны стены перебросили веревку, конец которой качался в воздухе.

— А теперь, — сказал ирландец, — осталось только распилить этот железный прут.

— Хорошо, — сказал Рене, — ни к чему терять время, подождите!

Двумя руками он схватился за прут, потянул его к себе, и при первой же такой попытке камень, в котором был закреплен прут, затрещал и раскололся на кусочки.

— Только руками, — произнес он, — и ничего другого.

Ирландец первым пробрался через окно и начал рассматривать двор; никаких часовых в нем не было, и он прикрепил веревку к железному крюку, который торчал из стены. Веревка натянулась — признак того, что ее кто-то держал за другой конец. Сжав зубами свой кинжал из ножки стула, ирландец легко взобрался на стену и спрыгнул с другой стороны. Рене полез вторым и проделал тот же путь с не меньшей ловкостью; когда он опустился на землю с противоположной стороны, то увидел только ирландца, натягивавшего веревку. Его помощник к этому времени исчез. Вскоре переправились и все остальные, не встретив препятствий на своем пути. Последний спустившийся закинул веревку поверх стены во двор.

Была одна из тех северных ночей, когда невозможно ничего разглядеть в четырех шагах от себя. Уверенный в том, что их не преследуют, ирландец попросил всех замереть на минуту и прислушался:

— Здесь море, — сказал он, протянув свою руку на восток, — вернее, не совсем море, шум не такой сильный, а канал Сент-Джордж, именно в эту сторону направятся наши преследователи, если нас будут преследовать; а значит, нам нужно держать путь в обратном направлении. Будем двигаться на север, пока не достигнем Лимерика; я знаю страну и почти уверен, что мы не заблудимся. И все же, если у кого-то есть компас, он бы пригодился.

— У меня есть такой, — сказал Рене, доставая из своего кармана маленький компас, с которым он не расставался со времен странствий по Индии.

— Итак, все идет хорошо. В путь.

Следовало выбраться из Корка; к счастью, в городе не было укреплений, но в нем стоял гарнизон. Не успели беглецы пройти и ста шагов, как услышали размеренные шаги английского караула.

Ирландец знаком приказал всем замолчать и, соизмеряя свой шаг с шагами патрульных, отвел всех в маленькую улочку, где восемь узников забились за большие ворота.

Патруль прошел, едва не коснувшись беглецов, которые замерли, затаив дыхание.

Один из англичан пробормотал:

— Капитан мог спокойно оставить нас в караулке. На месте французов надо быть дьяволами во плоти, чтобы решиться на побег в такую погоду.

Звуки шагов постепенно удалялись, и вскоре беглецы смогли покинуть свое убежище; они направились в сторону, противоположную той, в которую ушел патруль. Через десять минут они уже были вне Корка и на собственных лицах почувствовали тот пронизывающий ветер, на который жаловался Гамлет, стоя на башне Эльсинора[87].

Здесь маленький отряд снова остановился.

— Смотрите, — сказал ирландец, — мы на дороге, ведущей в Бларни; теперь, если вас манит скорый ночлег, у меня там есть друзья; но я думаю, с нашей стороны было бы куда разумнее направиться в сторону Маллоу по заброшенной и пустынной дороге, на которой не встретишь ни одного дома.

— А в Маллоу ты знаешь кого-нибудь? — спросил у него Рене.

— В Маллоу у меня десяток друзей вместо одного.

— Тогда, — сказал Рене, — пошли в Маллоу. Надо все время опережать на день тех, кто завтра утром спохватится и бросится за нами в погоню.

В шесть утра, то есть за час до рассвета, они добрались до Маллоу.

Ирландец направился прямиком к одному из домов, постучался в дверь и на вопрос, послышавшийся из окна первого этажа: «Кто там?», ответил вопросом на манер ответа:

— Здесь всегда жил Фарилл?

— Да, — ответил ему голос, — Фарилл — это я» а ты кто?

— Я — Салливан.

— Погоди, погоди, я сейчас спущусь и открою тебе.

Двери открылись, и двое бросились в объятия друг друга.

Фарилл настойчиво просил своего приятеля зайти, но тот, оставив у стены остальных беглецов, ответил ему:

— Мы не одни, со мной мои товарищи, которых мне надо устроить до вечера.

— Да будьте хоть вдесятером или сотней, вы его получите. Не тот ночлег, который Фариллу хотелось бы вам устроить, а всего лишь тот, который позволяют ему его условия. Заходите, кто бы вы ни были.

Узники зашли.

— Сударь, — обратился к нему Рене, — мы — французские заключенные, которым удалось вчера вечером бежать из тюрьмы Корка; Салливан, наш товарищ, ручался за вас, и мы готовы вручить наши судьбы в ваши руки.

Дверь была открыта. По знаку Фарилла все, по возможности незаметно, вошли в дверь, которая за ними закрылась.

Но прежде Салливан предупредил Рене, что не следует Фариллу ничего предлагать в обмен на гостеприимство; это могло его не на шутку обидеть.

Они проделали шесть с половиной лье, и весь следующий день только и делали, что спали и ели, восстанавливали свои силы.

Хотя Фарилла трудно было считать богачом, гостеприимство оказалось если и не блестящим и роскошным, то, как и обещал ирландец, вполне приличным и сердечным.