кораблей, «Бесстрашного», повел его внезапно в самую гущу сражения. Это был последний корабль, над которым ветер трепал триколор. Он отбил атаки «Левиафана» и «Африки», принял на себя огонь «Агамемнона» и «Аякса», сражался борт к борту с «Орионом», пытаясь дважды взять его на абордаж, и только с появлением «Конкеранта» не устоял, измученный, и прекратил сопротивление, потеряв триста шесть из пятисот пятидесяти пяти человек команды и все три мачты.

Спуск флага с «Бесстрашного» был последним актом трагедии.

День закончился, и сражение было полностью проиграно.

В первый и последний раз блеснули имена новых героев его, чей личный триумф не мог перевесить тяжесть общего поражения. Вильнев до последнего делал все, чтобы погибнуть; контр-адмирал Магон погиб; Люка во главе своего экипажа, который теперь насчитывал сто тридцать шесть человек, сражался как лев, а с его марса неизвестная рука послала пулю, убившую Нельсона. «Ахилл» стал новым «Венжером» («Мстителем»)[86]; а Космо и Инферне были великолепны в своем отчаянном мужестве.

В руки англичан попали семнадцать французских и испанских кораблей; один взлетел на воздух; скорбный список убитых и раненых насчитывал шесть или семь тысяч человек.

Англичане одержали бесспорную победу, однако она была кровавой, жестокой и досталась им дорогой ценой: погиб Нельсон, и английский флот был в прямом смысле обезглавлен.

Потерять Нельсона для них стоило армии.

С собой они увели семнадцать неприятельских судов на буксире и одного пленного адмирала.

Нам же досталась слава одного из поражений, отмеченных беспримерной храбростью и самоотверженностью проигравшей стороны.

Ночь и буря пришли и накрыли торжествующих англичан. Шесть разбитых английских кораблей уносили на своих телах расплату за собственное мужество; но едва ли они могли почувствовать себя спокойнее среди волн и ветра Коллингвуд, сразу после смерти Нельсона принявший командование английским флотом, вместо того чтобы немедленно поставить его на якорь, как того хотел Нельсон, посвятил остаток дня тому, что захватил семнадцать французских кораблей, прекративших сопротивление; в разгар таких действий его и застала буря и опустившиеся сумерки.

Море, ветер, молнии, подводные рифы, порывы воздушной и морской стихий превратили два дня после сражения в дни, возможно, более горькие и тяжелые, чем день самого сражения. Взбушевавшееся море куражилось над тремя эскадрами в течение шестидесяти часов, не делая различий между победителями и побежденными. Часть кораблей, захваченных Нельсоном, всесильная морская волна сорвала со швартов, и они сбежали, или волна понесла их к рифам мыса Трафальгар.

«Бицептавр», наскочив на утес, разбил один из своих бортов. «Неукротимый», которому освещали путь зажженные на его борту фонари, прибило к прибрежным скалам, и он потонул со всей командой у мыса Диамант. Оттуда был слышен только крик: это был крик тонущих.

Коллингвуд, наблюдая за тем, как буря вырывает у него из рук один за другим его трофеи, решился на поджог «Сангисеима Тринидад» и направил в его огонь три испанских трехпалубных корабля: «Святого Августина», «Аргонавта» и «Святую Анну».

В какой-то момент показалось, что море успокоилось, а ветер — ослаб, чтобы понаблюдать за самым большим костром, когда-либо бушевавшим над морской поверхностью.

Положение побежденных, после того как окончилось сражение, можно было расценить как более благоприятное, чем у победителей. Адмирал Гравина со своими одиннадцатью кораблями нашел в Кадисе надежный приют; но англичане, чьи корабли были слишком далеко, вынуждены были, растянувшись, переживать тяжелую победу посреди бурного моря. Вынужденные бороться за свою жизнь против стихии, они сами оказались слишком измотаны, стеснены в действиях, а многие из их кораблей оказались без мачт. Им слишком тяжело было тащить за собой трофеи, еще более побитые и измотанные.

Они решили оставить несколько захваченных кораблей. И эта борьба моря с остатками флота победителей и с остатками флота побежденных закончилась радостными криками последних.

Англичане, охранявшие «Бицентавр», видя, что Коллингвуд собирается оставить их на корабле вместе с их пленниками, в свою очередь, оставили корабль им. Те, возблагодарив стихию, уберегшую их от ужасной участи быть переправленными на понтонах, подняв остатки мачт и прикрепив к ним оставшиеся клочки парусов, направили корабль к Кадису.

«Альжесирас», у которого на борту покоилось тело храброго контр-адмирала Магона, подобно тому, как «Виктория» несла на своем борту останки Нельсона, также решил предоставить свою свободу и участь произволу стихии. Пройдя через тяжелейшие испытания в разгар сражения, в котором он принял столь славное участие, этот корабль держался теперь лучше остальных трофейных судов, так как был построен совсем недавно. Однако все три мачты его были разбиты и теперь свисали над палубой: грот-мачта нэ высоте пятнадцати футов, фок-мачта — на высоте девяти футов, а бизань-мачту отделяли от палубы пять футов. Английский корабль, тащивший «Альжесирас» на буксире, сам передвигался с трудом и вскоре отпустил канат, на котором тянул за собой французское судно. Англичане, находившиеся на борту французского судна, считались пропавшими, и, чтобы напомнить о себе и запросить помощь, они выстрелили из пушки. Но английский флот был слишком занят собой, чтобы ответить на этот выстрел.

Тогда они обратились к помощнику капитана французского корабля.

Им оказался Ла Бретоньер; англичане просили его и французскую команду спасти и судно, и всех на нем, англичан и французов.

При первых же словах англичан Ла Бретоньер оценил все преимущества, которые он мог извлечь из своего положения. Он испросил разрешения посоветоваться со своими пленными соотечественниками, которых содержали в трюме.

Разрешение было дано.

Он нашел офицеров и уединился с ними. Едва он начал говорить, офицеры догадались о продолжении благодаря той живости ума и способности рассуждать, которая, несомненно, является большим достоинством всех французов. На борту «Альжесираса» находилось от тридцати до сорока вооруженных англичан и сто семьдесят французов — безоружных, но готовых на все, чтобы вернуть корабль. В трюме офицеры были представлены всем остальным пленникам, которые также были посвящены в детали плана, и возликовали. Вначале Ла Бретоньер должен был призвать англичан сложить оружие; в случае их отказа французы по сигналу бросаются на них — и, пусть ценой многих жизней, численный перевес дал бы им победу.

Ла Бретоньер вернулся к англичанам с ответом. То, что корабль оказался брошен на произвол судьбы в минуту страшной опасности, рушило все обязательства. Французы передавали, что отныне считают себя свободными, и если их стража соизволит вступить с ними в бой, они готовы: французская команда, хоть и безоружная, ждет для этого лишь сигнала. В это мгновение двое французов, самые нетерпеливые, бросились на стражников-англичан: один был убит штыками на месте, а второй тяжело ранен; эта попытка вызвала большое волнение. Но Ла Бретоньер успокоил своих соотечественников и предоставил английским офицерам время для размышления; те думали недолго и решили сдаться на милость французам на том условии, что обретали свободу, едва корабль причалит к французскому берегу.

Ла Бретоньер выдвинул последнее условие: англичане дают время на то, чтобы ходатайствовать об их освобождении перед французским правительством, согласия которого Ла Бретоньер пообещал добиться.

Возгласы ликования заполнили палубу корабля. Матросы снова заняли свои места; они достали резервные стеньги, и плотники их прикрепили к обрубкам старых мачт; порывшись в запасах, матросы нашли паруса, натянули их, и корабль взял курс на Кадис.

Буря, предсказанная Нельсоном, бушевала всю ночь, а на следующий день стала еще сильнее и яростнее. «Альжесирас» всю ночь боролся против стихии, и, несмотря на то, что на борту не оказалось штурмана, — его место занял матрос, которому было знакомо побережье у Кадиса, — вскоре оказался на рейде. Но и на рейде корабль не мог позволить себе рисковать: не было ничего, кроме станового якоря и толстого каната, чтобы воспротивиться ветру; в любой момент он мог подхватить корабль и разбить его об огромные скалы мыса Диамант.

Ночь прошла в тревогах, какие только можно вообразить, и весь следующий день был посвящен устранению последствий бурной ночи.